ВЫПУСК СТО ВОСЕМЬДЕСЯТ ВОСЬМОЙ

25 февраля 2009
General Erotic No. 188

М. И. Армалинский
"Чтоб знали!"
Избранное, 1966-1998
в пер. 860 cтр., 2002
Издательство: "Ладомир" Серия: "Русская потаенная литература"
ISBN: 5-86218-379-5 

В авторский том Михаила Армалинского вошли стихи и проза, написанные как еще в СССР, так и после эмиграции в 1976 году. Большинство произведений скандально известного писателя публикуется в России впервые. Основная тема в творчестве Армалинского - всестороннее художественное изучение сексуальных отношений людей во всех аспектах: от грубых случайных соитий до утонченных любовных историй, а также проблемы сексуальной адаптации советского эмигранта в свободном мире.

Обращайтесь в склад "Ладомира" 8-499-729-96-70 или обращайтесь по электронной почте: ladomir@mail.compnet.ru
"Чтоб знали!" продаётся в книжных магазинах Москвы, Петербурга и др. городов.
Покупайте по интернету в "Библиоглобусе", "Озоне" и в др.
В США посылайте заказ в M.I.P. Company по адресу mp@mipco.com

* * *

(Обнаружил опечатку. На стр. 578, в 12 строке снизу: "прупруденция", а должно быть "прудпруденция" - от "пруд прудить". Исправьте, пожалуйста, у кого книга имеется.)

ВТОРОЙ ТОМ ПАРАПУШКИНИСТИКИ
- САМОГО БОЛЬШОГО И СМЕШНОГО СБОРИЩА ДУРАКОВ, ПОДЛЕЦОВ
И НЕСКОЛЬКИХ ЧЕСТНЫХ И УМНЫХ ЛЮДЕЙ

Питерское издательство РЕТРО переиздало Ладомировское издание 2001 года "Тайных записок" Пушкина
Читайте вступительную статью Ольги Воздвиженской.

Читайте специальный выпуск General Erotic о выходе двуязычного (англо-русского) издания "Тайных записок 1836-1837 годов" А. С. Пушкина.

25 февраля 2009

Михаил Армалинский
Мой первый эротический рассказ.

“Жертва” был моим первым эротическим рассказом. Мне исполнилось 19. Возникла идея, а на неё нанизались эпизоды первых опытов над собой, взаимодействующим с женщинами. Несмотря на всю, как теперь очевидно, наивность и робость, тогда этот рассказ представлялся мне чрезвычайно смелым. Забавно и то, что в нём оказались разбросаны семена, которые взошли в моих дальнейших вещах.
Я дал почитать рассказ родителям, родители дали почитать его своей хорошей знакомой с литературными наклонностаями, а она оказалась былой одноклассницей с Игорем Семёновичем Коном, с которым она поддерживала приятельские отношения. Ему-то она и дала почитать мой рассказ. Кон в то время был у всех на устах - после его статьи в “Новом мире” “Психология предрассудка” - слава его была неимоверная.
И. С. пригласил меня к себе, и мы поговорил о рассказе, а также он рассправшивал о моих взглядах на секс. Мне это было чрезвычайно лестно, интересно, славно. Но самое важное было то, что он дал мне почитать запрещённые в СССР книги, которые он как учёный получал из спецбиблиотек для своих исследований.

Сначала И. С. доверил мне только что вышедший научный бестселлер Human Sexual Response by M.D., Virginia E. Johnson William H. Masters.
А потом две другие книжки: The Sexually Promiscuous Female и The Sexually Promiscuous Male by Benjamin Morse. Были ещё какие-то книги, которые я не запомнил.
Я учил английский с раннего детства, но только, читая эти книги, я стал учиться ему как никогда раньше. Содержание сих источников знания было настолько чрезвычайно и ново для меня, что каждое английское слово, каждое выражение в них были предметом пристального изучения и запоминания. В итоге, мои познания английского резко возрасли. В области сексологии уж точно.

Такие вот далеко идущие последствия оказались у моего первого эротического рассказа.
Этот рассказ я переписал в общую тетрадь большого формата моим юным почерком, которым я ещё старался подражать почерку моего папы - например, в букве “ж” средняя палочка c петелькой возвышается над уровнем других букв в попытке красоваться. Помню, как в детстве папа учил меня красивостям своего почерка. Так же я пытался подражать его подписи, разрабатывая свою. Но чем дальше, тем меньше меня интересовали красивости, а потом и вовсе стали ненавистны. Я избавился от всех витиеватостей в том числе и в подписи, доведя её до предельной простоты. Хотя последняя закорючка подписи, стремящаяся вверх, осталась.
Но стремление вверх само по себе, красивостью не является.

Михаил Армалинский
ЖЕРТВА
(1966)

1.

Переулок был тёмный, и наши девицы прижались к нам крепче. Мы познакомились только что на танцах, и они уже успели нам рассказать несколько сальных анекдотов.
Из-за угла вышел парень и встал, преграждая нам путь. Глеб со своей подружкой отделился в сторону, что пропустить его между нами, а незнакомец быстро размахнулся и ударил Глеба в лицо, разбив ему очки. Глеб сел, держась за нос. Я подскочил к парню, слыша, как девки, визжа, убегают. Он уклонился от моего удара, и сам ударил меня в грудь; я начал падать и, падая, всадил ему ногу в пах. Он согнулся, а я, озверев, повалил его и стал бить головой об асфальт. Я почувствовал, как Глеб оттаскивал меня, но бил и бил его, понимая, что он уже давно без сознания. Когда я поднимался, руки у меня были в крови. К счастью, в переулке никто не появлялся.
Было около двенадцати.
Как бы он не загнулся, - сказал Глеб, смотря на неподвижно лежащее тело.
Плевать. Самооборона... Соскакиваем.
Я взглянул на свои руки и разбитый нос Глеба. С таким видом не хотелось кому-нибудь попасться на глаза. Мы пошли быстрым шагом, стараясь не переходить на бег. По пути у одного дома торчала водопроводная труба, и мы вымылись.
Э, очки-то я там оставил, - моя лицо, вспомнил Глеб.
Следующий раз успевай снять очки, подставляя нос под кулак, - попытался я сострить.
Мы нервно рассмеялись, но улыбка одновременно сбежала с наших лиц. Мы вышли на центральную улицу.
Опять остались без баб, - зло бросил Глеб, щурясь на фонари.
А эти, кажется, знали, чего хотели...
Каждый из нас подумал о чём-то своём и вздохнул. Всю дорогу мы молчали.
Ну, пока, - попрощался я. - Созвонимся.
Давай, - попрощался Глеб.

С Глебом мы дружили ещё со школы. Помню, мы особенно сблизились после одного случая. Как-то мы поехали на электричке за город. Я стоял в тамбуре и говорил Глебу, что курить вредно, а он скалил зубы и, зная, что я не курю, каждую минуту предлагал мне сигарету. Дверь вагона была открыта, и на резком повороте меня швырнуло в сторону, и я чуть не выпал. Глеб схватил меня за руку, и с помощью подоспевших курильщиков вытянул меня.
Глеб много курил, несмотря на запрещения врачей - у него было больное сердце, но он не любил, когда говорили об этом.

* * *

Близился новый год. Глеб пригласил меня на вечер, который устраивался от предприятия, где он работал. Было арендовано кафе. Глеб выступал в самодеятельности, и мы с ним пришли раньше, так как ему нужно было репетировать.
Ты меня извини, - сказал он, - я оставлю тебя. Нужно проверить микрофон.
Иди, иди, я посижу здесь.
Я сел в кресло. Кафе находилось на втором этаже. Было ещё рано, и народ собирался медленно. Я смотрел на лестницу, надеясь увидеть хорошенькие лица. Глеб бегал по залу, стукал пальцем по микрофону, глубокомысленно говорил в него: “Раз, два, три” - и снова бегал. Оказывается, он должен был петь. Я недоумевал, кто его пустил к микрофону с полным отсутствием слуха. Пока я размышлял на эту тему, у лестницы появилась девушка. Она стояла, облокотившись о перила и смотрела вниз. Её платье приподнялось и открывало длинные стройные ноги. Лицо я видел в профиль. “Если оно в анфас не хуже, то она очень хорошенькая”, - подумал я. Я подошёл к ней и встал рядом, тоже облокачиваясь на перила, и выждав минуту, обратился к ней.
- Извините, вы случайно не с предприятия, которое организовывает этот вечер?
- Да, - повернув голову ко мне, ответила она.
Волосы её были гладко зачёсаны назад и охвачены летной, а за лентой они, выпущенные на свободу, вздымались вверх и опускались вниз. Я не жалел, что подошёл к ней.
- Видите ли, я сюда попал случайно, вы не знаете, что здесь намечается?
- Да, в сущности, я тоже не очень в курсе дела, - с вежливой готовностью ответила она, - самодеятельность будет вроде бы, ну, а потом танцы.
Голос у неё был низкий. Зубы - белые, ровные. Ногти слишком коротко острижены - признак интимных отношений с физическим трудом.
- Вы кого-нибудь ждёте? - спросил я.
Короче говоря, в конце концов я дал ей сой телефон. Её звали Нина. Она обещала мне позвонить 1-ого января.
Подсев к ней при прощании (я уходил раньше) я положил руку ей на колено, а она поощрительно взглянула на меня.

1-ого она мне не позвонила. Я грустил и писал стихи. Стихи тем лучше, чем грустней. Шедевры лирики созданы в паршивом настроении, и я пытался пополнить их запас. Она позвонила второго вечером, когда я окончательно скис. Мы договорились встретиться у метро.
Был мороз, и от дыхания людей и машин стоял туман.
Она опоздала на пять минут.
- Добрый вечер, - поздоровалась она.
- Здравствуйте. Если бы вы пришли на пять минут раньше, то вы бы не опоздали, - сказал я с серьёзным лицом, пытаясь сделать выдержанным вино радости.
- Извините, - улыбнулась она.
- Ничего, гораздо хуже, когда опаздывают на десять минут, - произнёс я и приступил к главному:
- У меня к вам два деловых предложения.
Она вопросительно раскрыла глаза. Глаза, кроме того, что были красивые, были ещё умело подведены - плавный переход по всему веку от чёрного к синему.
- Во-первых, к чёрту “вы”. Мы ещё достаточно молоды, чтобы не обременять наши ещё хрупкие отношения этой ношей. Предложение принято?
Она улыбнулась и кивнула головой. Зубы у неё действительно были хорошие.
- Что ж, единогласно. - Я продолжал: - Во-вторых, я как и вы... то есть как и ты, ненавижу холод. Наши красные носы подтверждают это. Так что предлагаю устремиться к теплу; я живу здесь рядом, у меня отдельная комната, магнитофон. Мы не будем находиться в гнетущем одиночестве, от этого нас избавят мои родители. Послушаем музыку, попляшем, потреплемся. Идёт?
- Ну что ж, давай, - согласилась она.
Мы сели на автобус и скоро уже поднимались по лестнице. Дверь открыл папа.
- Мы послушаем музыку, - сказал я, чтоб что-нибудь сказать.
Родители трезво относились к посещениям особ противоположного пола, предпочитая, чтоб лучше посещали меня они, чем я - их, так как при отсутствии первого, второе - неизбежно.
Я помог ей снять пальто. Она поправила причёску и вытащила из своей сумки туфли на высоком каблуке и, опираясь на мою руку, одела их.
- Они что - твой талисман? - удивился я.
- Нет, у меня ещё с 31-ого остались.
- Как встретила празднички?
- Ничего...
- Входи, - сказал я открывая дверь в комнату.
Она смело вошла и уселась на диван. Я включил магнитофон, для начала резвое, и сунул ей в руки книгу с рисунками Бидструпа. Его картинки смешат, и это мне помогает избавиться от натянутости первых минут.
Я вышел и принёс оставшуюся с праздников бутылку коньяка.
- Надо б выпить за Новый год, ты не возражаешь?
Она поднялась с дивана.
- Только принеси мне стакан воды, - смущённо попросила она.
- А зачем? Тебе уже плохо? - удивился я.
- А мне нужно запивать - иначе я не могу.
- Интересно... Как в античные времена, - решил я блеснуть эрудицией, - тогда вино обязательно разбавляли, иначе считалось неприличным.
Я принёс стакан воды. Мы выпили. Она сначала выпила глоток воды, потом коньяк и снова запила водой. Выпили ещё. Потом ещё раз.
- Ты действительно имеешь отношение к античности: ты мне напоминаешь богиню, которая была причастна к отношениям между полами.
- Кто же она?
- Афродита Милосская.
- Не Афродита, а Венера.
- Смотри-ка, а ты разбираешься. Давай по этому поводу потанцуем. Магнитофон извергал шейк. Мне было хорошо. Когда выпьешь, получаешь ощущение той жизни, при которой не хочется пить.
Настало время замедлять темп музыки и ускорять темп сближения. Я поставил плёнку с Дорис Дэй, потушил торшер и включил бра. Медленная музыка была отличным предлогом, чтобы покрепче обнять друг друга в танце. Я поцеловал её в горячую шею. Она откровенно повернула ко мне своё лицо, и я поцеловал её в губы. Радость встрепенулась в ней - её язык, красноречиво говорил об этом. “Это ли не ключ к счастью?” - пронеслось у меня в голове, и я ещё крепче обнял её.
Тайнопись любви написана природой на двух существах, и её можно правильно прочесть, если две половины точно совпадут. Прижимаясь к ней, мне казалось, что с помощью друг друга мы сможем раскрыть тайну, которая остаётся тайной даже после того, как её раскрывают.
На теле, которое врастало в меня, была одета широкая юбка и шерстяная кофта. Обнимая её, я засунул руку под кофту и расстегнул лифчик. С её стороны не было и тени сопротивления. Это меня подбадривало, и я был очень благодарен ей за это. Я высвободил её грудь и приник к ней. Она прижимала мою голову и, наклоняясь, целовала меня. Её груди были крепкие и острые, и если не вершинах гор светится снег, то на их вершинах горели костры сосков.
Снять юбку она мне не позволила, я не настаивал и поднял её достаточно высоко, чтоб освободить её бёдра от всего прочего, что на них было. У меня закружилась голова, и я попытался развести её ноги. Но она оттолкнула меня и села.
- Ты знаешь, я ведь ещё девочка, - извиняющимся голосом сказала она.
- Ну и что - это явление временное.
- Только сейчас не время, - твёрдо проговорила она.
- У тебя роскошные ноги, - пролепетал я, одной рукой обнимая её за талию, а другой лаская её бёдра. Я попытался как бы невзначай повторить свою попытку. Она посмотрела на меня и сказала “нет!” таким голосом, что я понял - она не намерена уступать, и ей это удастся, благодаря тому, что такая ситуация не нова для неё.
“Что ж, - подумал я, не сомневаясь в конечном победном исходе, - не сегодня, так завтра, а для начала неплохо”. Она притянула меня к себе и поцеловала, покусывая мою губу. Я уже был в состоянии наивысшей боевой готовности и еле сдерживался, чтоб не изнасиловать её. Вдруг у неё из волос упала заколка.
- Подними её, - ласково попросила она.
- Потом, никуда не денется.
- Ну, подними, прошу тебя, - взмолилась она.
Я, ещё не понимая её настойчивости, посмотрел на пол, но из-за темноты ничего не увидел, свет зажигать я не хотел, и мне пришлось опуститься на колени и шарить рукой по полу. Она сидела на диване, а я стоял перед ней на коленях и искал её заколку.
И случайно подняв глаза с пола, я увидел, что она разводит ноги, а её руки тянутся к моей голове. Я хотел быстро подняться, но она резко притянула меня за шею, и я упал лицом в её лоно.
Запах женщины помутил мне сознание...
Когда я пришёл в себя, слепота желания уже прошла, но чувство неполноценного удовлетворения тревожило меня. Я взглянул на неё - она улыбалась мне.
- Иди, ляг со мной, - попросила она.
Я поднялся и лёг с ней рядом. Она положила голову мне на грудь.
- Мне нравятся волосатые мужчины.
- Если б только это тебе нравилось.
Помолчали.
- У тебя необыкновенно красивые ноги, - сказал я ведя руку от колена до груди.
- Да, мне говорили, - вызывающе ответила она и похотливо продолжала. - Скажи, сколько у тебя было женщин?
- Недостаточно.
- А всё-таки.
- Я не люблю рассказывать дамам о своих похождениях.
- А я не дама, я - девушка, - с гордостью сказала она.
- Девственности надо бояться в твоём возрасте, а не гордиться ею.
- Почему это?
- Потому что она - следствие трёх несчастий: либо непривлекательности. либо полового страха, либо извращённости. Но хочешь, я осчастливлю тебя, - я почувствовал, что вновь наполняюсь желанием.
- Нет, я и так счастлива... теперь, - и она вежливо, но решительно отодвинулась от меня, потом обвела пальцем вокруг моего рта и подбородка и сказала. - Это у тебя очень чувственное место.
- Да, мне говорили, - ответил я и взглянул на часы.
- Ну, мне пора, - сказал она, быстро садясь и стала одевать и застёгивать всё то, от чего совсем недавно радостно избавилась.
Я не стал задерживать её - уже было половина двенадцатого.
Я наблюдал как она у зеркала поправляла причёску, потом закрыла глаза и чёрным карандашом зарисовала веки.
- Ты меня извини, но где у вас туалет? - спросила она и смутилась.
Я показал ей. Раньше я не мог представить себе очаровательную женщину за отправлением естественных потребностей, потому что я видел в них богинь. Теперь я могу представить себе всё, что угодно, но от этого эти женщины не мельчают в моих глазах, а наоборот, я ещё сильнее восхищаюсь ими, так как это подтверждает то, что они - люди, а следовательно, их доступность.
Она вошла в комнату.
- Ты меня проводишь до автобуса?
- Да, конечно.
- Мы оделись и вышли. На улице холодный ветер лизал ей ноги, и она прижималась ко мне, ища от него защиты.
- Когда мы встретимся? - спросил я.
- Не знаю. Когда хочешь.
- Позвони мне послезавтра часов в шесть. Хорошо?
- Хорошо. Я позвоню.
- Чёрт, жаль, что у тебя нет телефона. Ненавижу одностороннюю связь.
Из-за угла выехал автобус. Замёрзшие дверцы с трудом разошлись, она вошла в него и помахала мне рукой.
Придя домой, я принял ванну, и лёг спать. Уже засыпая, я случайно поднёс руку к лицу - и сон вдруг слетел с меня: мои пальцы остро пахли женщиной.

* * *

На следующий день, вечером, я позвонил Глебу. К телефону подошла его мать и сказала, что он лежит, так как вчера у него был сердечный приступ. Я решил зайти к нему.
- Хэлло, дядя! - поприветствовал я его, входя к нему в комнату. - Что, кадр из фильма “Тошно сердцу - дайте перцу”? Ты это чавой-то?!
- Э, да ничего особенного, - проговорил Глеб, закуривая, - садись, поболтаем.
Я сел рядом с ним.
- Тебе не стоит сейчас курить, ты ещё неважно выглядишь.
- Теперь всё прошло - завтра пойду на работу. Ну, как твои дела? - спросил он, желая сменить тему разговора.
- В противозачаточном состоянии.
- А ты встречался с той девицей из кафе?
- Да. Вчера. Всё время цитирует Золя.
- Серьёзно? Что же именно?
- Одну только фразу: “Всё, что угодно - только не это”.
- Все они, сволочи, такие! Их бы бросить в стаю солдат - пусть поваляются под каждым по очереди, потом будут знать, как ломаться! - вдруг зло выпалил он. Видно, мои слова попали в резонанс с ходом его мыслей.
- Да... Если уж ты блюдёшь невинность, то не позволяй уж тогда лазать запазуху и под юбку.
- Что ты собираешься с ней делать?
- Да вот должна мне завтра позвонить. Вообще, для первого раза я ею доволен. Нельзя же сразу...
- И ты, пижон, - подражая Цезарю, воскликнул он. - А почему бы не сразу, если уж она позволила елозить под юбкой! Какие-то вонючие условности! Градации времени, по истечении которого становится приличным раздвинуть ноги!..
- А как твои делишки на сексуальном поприще?
- Ааа... По-старому. - Он снял очки и протёр их. - Вот ещё видеть стал хуже. Заказал новые очки, сильнее тех, которые мне тогда тот сукин сын разбил. Это уже четвёртая пара. Зря в детстве одел очки - само бы прошло.
- Как у Ильфа, помнишь? “Дворник в очках не нуждался, но ним привык и носил их с удовольствием.”
- Да Ильф - это голова, ему палец в рот не клади.
Поговорив ещё кое о чём, я попрощался.
- Ну, я пойду - не Глебом единым. Я тебе брякну. Здоровей!

* * *

На завтра с шести до восьми я безуспешно прождал звонка Нины. С того времени, как я посадил её в автобус, она была тем, к чему сходились все мои мысли. Я пытался вспомнить её лицо, но никак не мог. Зато её груди и бёдра всё время стояли у меня перед глазами. Я тешил себя надеждой, что, наверно, я ей очень понравился, раз она в первую же встречу разрешила прикоснуться к своей сокровищнице. Но в глубине души я понимал, что для этого достаточно достигнуть определённого минимума развращённости. Ожидая её звонок, я старался отыскать в её словах тот смысл, которого и в помине не было, вобщем, всячески убеждал себя в том, что она обязательно позвонит. Весь вечер я не находил себе места - я почувствовал её необходимость и эта необходимость усиливалась оттого, что шаг к обладанию был сделан, и её тело особо возбуждало меня реальностью своего существования. Её запах носился вокруг и держал меня в неослабевающем напряжении. Необходимо было растратить так тяготивший меня избыток энергии. Я взял тренировочный костюм, куртку, борцовки и пошёл на тренировку. Я занимался самбо - ходил раз в неделю повозиться, чтобы не зажиреть. Спортзал был рядом и через полчаса я уже отрабатывал приёмы. Каждый раз в конце занятий тренер давал время для боевого комплекса, чего с нетерпением все ждали. Зашёл разговор о подготовке наших разведчиков и ненаших шпионов.
- Вы знаете, - сказал тренер, - американцы своих диверсантов обучают даже приёмам изнасилования.
- Ну да? - усомнился кто-то.
- Точно, точно, я сам читал, - крикнул другой.
- Покажите нам, - стали просить тренера.
- Не могу, ребята. Я имею право показывать только приёмы самообороны, а не нападения, - не очень твёрдо сказал он.
- Василь Фомич, мы никому не скажем, просто интересно с точки зрения профессионала - борца.
- Борца с женщинами? - уже уступая, пошутил тренер. - Ну ладно. Значит так. Делается это с положения лёжа. Вы лежите с ней рядом, оба на спине, пусть она справа. Тогда ты, Гена, - обратился он к одному из нас, под радостный рёв остальных, - подсовываешь под себя её левую руку и ложишься на неё, а своей правой рукой схватываешь за кисть её правой руки, свою подложив ей под голову. Значит, ручки связаны.
Все плотоядно заулыбались.
- Потом, - продолжал Василь Фомиач, - ты, сгибая свою правую ногу (а руки держишь крепко), засовываешь её к ней в штанишки. Потом разгибаешь ногу и стягиваешь их.
- Полдела сделано, - с вожделением отметил кто-то.
- Значит, потом так. Её правую руку держите крепко и переходите на неё верхом, и перехватываете её правую руку левой рукой, если сможешь, хорошо бы, захватить и её левую руку, но можно и с одной. Значит так. Если она сжала ноги, тогда на её руке делаешь “ключ”. От боли она начинает “мостить”, и ноги у неё расползаются. Вот тут-то вы и не зевайте.
Все тотчас бросились испробовать друг на друге приём.
Я представил себе Нину, от боли становящуюся на мост и невольно раздвигающую ноги.
Придя домой с тренировки, я не был обрадован тем, что мне кто-то звонил.

* * *

Ни на завтра, ни на следующий день она мне не позвонила. У меня всё валилось из рук. На работе начальник объяснял мне принцип действия одной схемы, я пытался сосредоточиться, но ничего не получалось. Я смотрел в схему, и две окружности триодов в триггере вырисовывались сосками её грудей.
Было время сессии. Готовясь к экзаменам, я на какое-то время забывался в конспектах, но вдруг, вместо слова “никогда” я прочитывал “Нина” - и снова она завладевала моими мыслями.
Я решил ждать три дня. Этот срок я счёл гранью между кокетством и отсутствием желания позвонить.
Сдав первый экзамен, я узнал на заводе, где она работала, когда кончается смена и пришёл в это время к проходной. Она выбежала одной из первых, не замечая меня. Я подошёл к ней сзади и положил ей руку на плечо.
- Именем закона вы арестованы.
Она оглянулась и остановилась. В её глазах было удивление.
- Как ты нашёл меня? - спросила она.
- Агентура, - многозначительно проговорил я.
- Нет, серьёзно, - в её голосе появилось раздражение.
- Дойдём до метро пешком? - не отвечая, спросил я.
- Пойдём. А я думала, что мы больше не встретимся. Скажи, как же ты нашёл меня?
Нас стали обгонять люди, закончившие работу.
- Я ведь знал, где ты работаешь, осталось узнать, когда ты освобождаешься. Ничего сложного. Почему ты мне не позвонила?
Она помолчала немного. Я смотрел на неё, и мне не верилось, что я видел её голой.
- Знаешь, я сперва хотела тебе позвонить, но потом...
- Что же потом?
- Потом... потом я расхотела.
“Железная логика”, - подумал я.
- А можно узнать почему?
- Не знаю. Но я больше не могу с тобой встречаться. Понимаешь, не могу! - знакомая твёрдость появилась в её голосе.
- Что, замуж выходишь? - участливо спросил я.
- Нет, не замуж. Просто после того, что случилось, я не могу с тобой встречаться.
- Ах, вот оно что - значит я виноват?! - взорвался я. - Ну, что ж, я тоже жалею о том, что между нами произошло, я не учёл пословицу: “Держи собаку голодной, всегда за тобой бегать будет!” Пока... девушка!
Я повернулся и быстро пошёл обратно. Навстречу мне шли усталые люди.

* * *

У меня было впереди ещё три экзамена. Постепенно я заставлял себя всё дольше и дольше заниматься, не отвлекаясь на sex думы. Но это не значило, что я переставал думать о Нине - просто мысли о ней часто из сознательной области переходили в подсознательную. Я ругал себя за то, что грубо разговаривал с ней. надо было не заострять углы, говорил я себе, а обходить их. Чёрт меня дёрнул искать логику там, где её не может быть. Надо было каяться и упросить о встрече. Мне хотелось встретить её ещё раз, но я себя сдерживал, так как стал уверен, что всё это давно предусмотрено ею, и мои просьбы только унизят меня в её глазах. Я смотрел не телефон, просил его заговорить её голосом, но он был глух и нем. На моём столе осталось пятно от пролитого тогда коньяка, но я не мог заставить себя смыть его, потому что оно убеждало меня в том, что мои воспоминания - не плод воображения.
Я понимал, стоит мне познакомиться с другой, которая мне будет нравиться, и я очень скоро забуду о Нине. Постоянные думы об одной или об одном могут быть тем острее, чем меньше ты общаешься с людьми. Если налицо благоволение к тебе нескольких очаровательных особей, то близкий контакт с одной из них будет легко порвать со временем в пользу любой другой, из постоянно окружающих тебя. Вот одна из причин уединения парочек - они интуитивно боятся, что партнёр перекинет своё внимание на кого-нибудь другого.
В поисках выбора люди ищут общество друг друга, чтобы сблизившись с немногими его членами, уйти из него. Но, как правило, по тем или иным причинам, выбора нет. А не имея желаемого выбора, мы вынуждены любить.
Когда мы говорим женщине: “Ты - моя единственная” - она млеет от радости. Но здесь нет причин для счастливых улыбок. Лишь услышав слова: “Ты у меня не единственная!” - только тогда радость должна засветиться в её глазах, так как именно её, а не другую выбрали из всех прочих.

* * *

Сессия прошла удачно. Глеб позвонил мне.
- Ну как экзамены?
- В порядке, уже на том свете.
- Рванём куда-нибудь?
- Куда? Холодно... А как твоё глупое сердце, не бьётся?
- Бьётся. Головой о рёбра. Бабу хоца.
- Соболезную. Может, женимся. А?
- Ага. Ложкой черпать будем.
- Слушай, так куда пойдём?
- Прошвырнёмся по стритам.
- Брось, холодно ведь, отморозишь. Может, побалуемся кинематографом?
- Ладно, давай.
Через полчаса мы встретились у кинотеатра. Билетов в кассе уже не было. Мы встали в разные стороны и встречали проходящих, ласково смотря им в глаза: “У вас есть лишний билетик?”
Мне удалось купить один билет. Глебу не везло. Сеанс вот-вот начинался.
- Ну что делать будем? - спросил я.
- Ты пойдёшь в кино, а я пойду домой.
- Брось, дядя, не хнычь. Я так и быть, провожу тебя до дома.
Я продал свой билет какой-то одиночке.
- Некуда податься, - рыкнул Глеб.
- У тебя есть валюта? - спросил я, шаря в карманах. - У меня 50 коп. - кто больше? 50 коп. - раз...
Глеб вытащил кошелёк.
- 70, - выкрикнул он.
- Что ж, ты выиграл, они - твои.
- Покорно благодарю, - Глеб раскланялся.
- Пойдём в пивбар, денег хватит. В крайнем случае, возьмём у бармена в кредит. Он свой парень. все девочки моего гарема - его поставка.
- Какого гарема? Пятого или седьмого?
- Того, филиал которого в Париже.
- Ааа... Но тогда понятно.
У пивбара толпилась очередь. Стояло человек десять.
- Видишь, люди уже стоят, чтоб опохмелиться, а мы ещё и выпить не успели, - резюмировал я.
- Стоять, думаю, не имеет смысла, - Глеб закурил. - Ладно, пошли домой. Холодно.
- Пошли.
- Может быть, зайдём в ночной клуб на Пятой авеню, посмотрим стриптиз, - ухмыльнулся Глеб.
- Можно. Только... э... он ведь закрыт на переучёт.
Проходя мимо телефона-автомата, я остановился.
- Слушай, у меня идея. Иди-ка сюда.
Я вошёл в будку, закрыл за Глебом дверь, снял трубку и набрал номер справочной.
- 43-тий слушает, - проговорил женский голос.
- Это справочная?
- Да, да, - вежливо ответили мне.
- Пожалуйста, дайте мне телефон хорошенькой женщины, которая не стала бы долго ломаться, - медленно выговаривая каждое слово, попросил я.
После секундной паузы я услышал злой, срывающийся голос:
- Нахал, тебе в милицию надо звонить!..
В ухо стали колоть частые гудки. Я повесил трубку. Глеб хохотал. А мне почему-то было не весело, я вдруг отчётливо представил себе, что где-то обязательно должна быть хорошенькая женщина, которая по каким-то причинам сейчас одна и которая была бы очень рада мне, пусть незнакомцу, но так желавшему знакомства с ней. Я даже представил себе её лицо, но это было лицо Нины.
- Да, - сказал Глеб, перестав смеяться, - у тёти нет чувства юмора.
- Даже чувства сатиры, - согласился я.
Когда мы вышли из метро, было полдесятого.
- Пойду-ка я спать, - сказал Глеб, зевая - завтра вставать с самого с ранья.
- Ну, пока. Спи спокойно, дорогой товарищ.

* * *

У меня испортился магнитофон, и Глеб обещал принести лампу, вместо той, которая “полетела”. Без музыки мне было тяжко, я скучал по ней, как по живому существу. Особенно меня волновали Битлзы. Их невероятные мелодии преследовали меня, а слова в их песнях радовали своим совпадением с моими мечтами о “pretty woman”.
Глеб зашёл ко мне вечером, и мы сменили лампу. И снова магнитофон стал послушным посредником между далёкими музыкантами и мной.
- Спасибо за лампу, - поблагодарил я.
- Ерунда. Знаешь, у меня в субботу “хата” намечается. Родичи уходят к знакомым на всю ночь. Так что надо бы реализовать площадь.
- Сказать тебе откровенно, у меня нет той, что хочется.
- У меня тоже... А что, ты не сможешь достать?
- Видишь ли, у меня куча непробиваемых девственниц, но у меня нет настроения убить вечер на поцелуи.
- Да... это не годится.
- Придётся порыскать по улицам.
- Хоть какой-то шанс.
Мы вышли на улицу. Я решил прогуляться перед сном и проводил Глеба до дома. Чтоб скоротать дорогу обратно, я пошёл через сквер и на одной из скамеек увидел женщину. Подойдя ближе, я разглядел её. Ей было лет 30, а на миловидном лице был характерный отпечаток малой разборчивости в соседях по постели. Что ж, это было то, что мне нужно - я был голоден и интересовался едой, а не сервировкой. Только патологически целомудренный ии развращённый и пресытившийся откажется от яств женщины, увидев, что у официанта-случая грязные ногти.
Я остановился у скамейки.
- Добрый вечер, - обратился я к ней. - Можно мне присесть рядом с вами?
Она обернулась и окинула меня оценивающим взглядом. Не дожидаясь, пока она ответит, я сел. Она молчала. Я понимал, что нужно что-то говорить, но меня бесила необходимость лицемерия. И я, и она прекрасно понимали смысл создавшейся ситуации, и нет чтоб прорычать: “Дай мне мясо твоё!”, - так я должен из приглушённых рычаний отсеивать звучания букв и складывать их в пустые слова.
- Я, надеюсь, не помешал вам?
- Нет, - наконец ответила она.
- Вы знаете, - продолжал я, - когда я увидел вас издали одну на скамейке, мне показалось, что вам грустно.
- Мне весело... Отстаньте от меня, -- резко сказала она.
- Зачем же грубить? Я к вам от всего сердца, а вы ко мне от всего желчного пузыря.
- Слушай, парень, - её голос стал устало-равнодушным, - иди-ка ты отсюда. Видали мы таких.
Но она сама встала и пошла к выходу.
Я остался сидеть на скамейке. От злости я не хотел признавать, что у неё для отказа могло быть сотни причин и одна из самых веских - я ей не понравился. Я будоражил свою злость фактом, казавшимся мне абсурдным: вместо того, чтоб самой предлагать себя, проститутка заставляет себя упрашивать!
Посидев ещё немного, я почувствовал, что холод начинает нагло вести себя со мной, и вышел из сквера. Было около десяти. Домой уже не хотелось. Как раз напротив светился кинотеатр. В кассе билетов не было, сеанс начинался ровно в десять. Я встал на некотором расстоянии от входа, рядом стояли мои соратники по поискам билета. Мне всегда везёт в таких случаях. И вот почему. Я не подбегаю к каждому, проходящему мимо, и даже не к каждому, направляющемуся ко входу в кинотеатр, спрашивая о лишнем билетике. Если идёт парочка, то, как правило, у них спрашивать не стоит. Обыкновенно, лишние билеты бывают у нечётных групп. Кроме того, у имеющего лишний билет, всё написано на лице, надо только уметь это прочесть. У этих людей нерешительный вид, они лезут в дальний карман и, оглядываясь по сторонам, выжидают, кто ринется к ним, увидев это движение. Я был зорок и в награду за это получил билет. Когда я сел на своё место, кресла рядом со мной были свободны. Мечту, что вдруг моей соседкой окажется обворожительная женщина, я гнал как нереальную. И действительно, моими соседями были мужчины.
Фильм был сказочный, из средневековья, а героини - бесчисленные красавицы. Одна постоянно появлялась с обнажённой грудью. Две лесбиянки целовали друг друга, изнемогая от отсутствия мужчин, их декольте прикрывали только соски, но и то формально, так как прозрачная материя не оставляла места домыслам. Все эти женщины от служанок до знатных дам были красивы и доступны. В какой-то момент мне показалось, что экран надвигается на меня. Он становился всё ближе и ближе, и вдруг я почувствовал, что я нахожусь на экране, с ними, женщинами. Я вскочил и хотел броситься на одну, которая лежала ближе ко мне, но кто-то с силой потянул меня за рукав, у меня подкосились ноги, и я опустился в кресло.
- Ты что, очумел? - услышал я голос соседа. - Сиди и не мешай смотреть, пьянчуга, а то живо выведу.
До конца сеанса я сидел, не двигаясь и только дрожь пробегала по всему телу. Когда я выходил из зала, меня в давке столкнули с какой-то девушкой. Ничего не соображая, я крепко обнял её за талию. Она вскрикнула и оттолкнула меня:
- Что вам нужно? Не трожьте меня!
Видя, что все стали оглядываться в мою сторону, я очнулся.
- Извините, - прошептал я, и толпа выбросила меня на улицу.
На холодном воздухе мне стало легче. Зима немного отвлекла меня от тропического лета моих желаний.
Ночью мне снились красавицы, с которыми я делал “всё, что угодно, только не это”.

* * *

В глубине души я надеялся, что Нина ещё позвонит мне. Я старался топтать разумом эту надежду, но она только сильнее въедалась мне в сердце. Стоило закрыть глаза, как Нина появлялась передо мной и запускала свои пальцы мне в волосы, всё крепче и крепче прижимая к себе мою голову. Я проклинал себя за то, что не изнасиловал её, и моё воображение доводило меня до исступления. Я дал себе слово больше не искать встречи с ней и еле сдерживал его.
Помню, в тот день меня отпустили с работы, и я взял билеты на самый ранний сеанс в кино на какой-то двухсерийный фильм. Зал был узкий и длинный. Я сел на своё место и стал осматриваться. В сущности, смотреть было не на кого, так как в зале было всего человек пять. Сзади меня сидела молодая женщина лет двадцати пяти. Когда я оглядывался, я задержал на ней взгляд немного дольше, чем нужно. Она тоже посмотрела на меня, расширила ноздри и нарочито облизнула губы. Губы у неё были полные, слегка подкрашенные, нос прямой, небольшой, с очень выразительными ноздрями. Я решил после киножурнала подсесть к ней. В киножурнале рекламировали красивую и дешёвую одежду, которая якобы продаётся в каждом магазине. После киножурнала вошли ещё двое, я сосчитал - всего восемь человек вместе со мной. Яблоку было куда упасть.
Я поднялся и сидение громко хлопнуло. Она смотрела мне в глаза.
- Извините меня, мне стало очень грустно одному, так что, если позволите, я посижу с вами.
- Пожалуйста, мне тоже не очень весело одной.
Прежде, чем погас свет, я успел заметить на её руке обручальное кольцо. “Слава богу, не девственница”, - подумал я.
- Мне почему-то казалось, что таким девушкам, как вы, не бывает грустно.
- Каким таким?
- Таким привлекательным.
- Благодарю за комплимент.
- Это не комплимент, так как ложь - обязательный компонент комплимента. А в моих словах - святая правда.
Она улыбнулась и положила свою руку на мою. Я чуть не заорал от радости. Её руки были очень нежные. Наши пальцы говорили друг другу то, о чём нельзя говорить.
- Сидя с вами, невозможно смотреть на экран. Вы - это волшебный фильм, и мне не верится, что я в нём участвую, пусть даже моя роль эпизодическая.
Она повернулась ко мне, и я поцеловал её.
- Ещё, - шепнула она.
Я оглянулся - все последние ряды были свободны.
- Пойдём, сядем назад, - предложил я. Она кивнула и мы, стараясь не шуметь, прошли и сели в самый угол.
Я набросился на неё, пытаясь насытиться её губами. Она прижималась ко мне, но деревянные подлокотники, отделявшие наши кресла, мешали нам.
Под пальто у неё было платье на пуговицах сверху донизу. Я расстегнул верхнюю половину и всё, что было под ней. Из её левого соска рос волосок, который щекотал мне язык.
- Давай, снимем пальто, - прошептала она.
Дрожащими от нетерпения руками мы стали помогать друг другу. Пальто теперь не разделяли нас, и наши тела сдвинулись ещё ближе, но ручка кресла по-прежнему мешала нам.
- Сядь ко мне на колени, - попросил я. Она не заставила себя упрашивать. О, как я её уважал за это!
Что может быть прекрасней тяжести женского тела. Это единственная тяжесть, с которой становится легче жить.
Я расстегнул её платье до конца, и она привстала, чтоб помочь мне снять с неё трусики. Мы оба были в бреду. Помню только, как наши пальто свалились с кресла...
И вдруг свет ударил нам в глаза. Она вскочила с меня, и стала машинально застёгивать платье. Я, ничего не соображая, пытался держа её за ягодицы, опять посадить к себе, а она отталкивала мои руки и рассерженно говорила:
- Вставай, вставай...
Наконец, до меня дошло, что кончился сеанс. Трусики она запихала в карман пальто, и мы вышли на улицу. Никто, к счастью, ничего не заметил или, во всяком случае, не показал виду.
Рядом с выходом стояло в ряд несколько будок с телефонами-автоматами. Я подтолкнул её к ним, и мы зашли в свободную. Я заслонил её, и она быстро привела себя в порядок.
- Пойдём к тебе, - взмолился я.
- Нельзя, милый, - и это слово прозвучало так искренне, что я опешил.
В соседней будке разговаривал какой-то парень, и я услышал его самодовольный голос:
- Да, понимаешь, она просто блядь, сама лезет...
Он говорил что-то ещё с презрением и злостью.
“А что бы ты без них делал, ты, дерьмо”, - чуть не крикнул я ему.
Она провела рукой по моему лицу.
- Ты мне очень нравишься, - нежно сказала она и взглянула на часы. - Мне надо ехать, - встрепенулась она.
- Куда?
- На аэродром.
- Какой аэродром?
- Через час прилетает самолёт, и я должна встретить мужа.
- Мужа? - я вспомнил, что на ней кольцо.
- Да. Он прилетает из командировки.
- Ты врёшь! Я не верю тебе!
- Если хочешь, можешь ехать и убедиться, - равнодушно скзкла она.
- А я и не собираюсь отпускать тебя, - сказал я и пошёл за ней.
Мы ехали в метро. Чувствовал себя я паршиво. Перекрывая шум поезда, я спросил её:
- Как твоё имя?
- Валя, - ответила она, - а твоё?
Выйдя из метро, мы сели в автобус. Она о чём-то думала и на меня не обращала внимания.
- Дура я, - вдруг сказала она, - два месяца терпела и надо же, в последний день рехнулась.
Мне пришла в голову мысль, что отношения между мужчиной и женщиной - это вечная борьба противоположностей ради мгновенного единства.
- Дай мне твой телефон, - попросил я.
- У меня нет телефона.
- А рабочий?
- На работе тоже нет. А у тебя есть?
- Да. Я сейчас напишу тебе.
Я вынул записную книжку и вырвал листок.
- На. Только попробуй потерять.
Она посмотрела на меня и снисходительно улыбнулась.
Я положил руку ей на колено.
- Не надо, здесь люди.
Она отодвинула мою руку.
Автобус подъехал к зданию аэропорта. Мы вышли и направились в зал ожидания. Самолёт прибывал через двадцать минут. Диспетчер объявлял что-то по радио голосом, каким обыкновенно разговаривают роботы в фантастических фильмах.
- Только не вздумай устраивать сцен, - предупредила она.
- Не волнуйся, я не актёр.
Меня стало злить её радостное лицо и то, что я для неё уже не существую.
- Хочешь, я буду присутствовать при вашей встрече и официально подтвержу, что ты была верна ему.
Она ничего не ответила и пошла к посадочной площадке. По радио объявили, что её самолёт приземляется. Я поспешил за ней, стараясь не упустить её из вида. Она встала у барьера, и я подошёл к ней сзади. Шум моторов нарастал и, наконец, ТУ-104 вырвался из тины облаков и стал быстро приземляться.
- Я позвоню тебе. До свиданья, - крикнула она сквозь грохот и отошла от меня. Я наблюдал, как она нетерпеливо сжимает и разжимает пальцы, держась за трубы барьера. Самолёт остановился, и крылья его устало поникли. Подъехал трап и по нему медленно стали сходить пассажиры. Вдруг её лищо воспламенилось радостью, она поднялась на цыпочки и стала энергично махать рукой. Я посмотрел на трап - какой-то широкоплечий мужчина с блестящим чемоданом сходил вниз и, смотря в её сторону, помахал рукой.
“Почему у него чемодан не в багаже”, - удивился я.
Через минуту, гладко выбритый, он уже подходил к ней. Она не вытерпела, выбежала за загородку и повисла на нём. Он поцеловал её в губы и легко отстранил от себя, потом обнял её за плечи, и они пошли к стоянке такси, радостно переговариваясь.
“Сейчас приедут - и сразу в постель”, - с каким-то удовлетворением подумал я, и тут же мне захотелось завыть и искусать кого-нибудь, чтобы заразить своим бешенством этих весёлых людей, встретивших своих долгожданных.
Я поплёлся к автобусной остановке. Рядом со мной в автобусе села девушка. Она мне очень напоминала кого-то. Всю дорогу я пытался вспомнить и не мог - это отвлекало меня от нудных мыслей - я слишком наглядно представлял себе, что сейчас делает Валентина.
А соседка мне определённо кого-то напоминала, и у меня опять поднималась злоба оттого, что я никак не мог вспомнить кого. “Да пошла она к чёрту!” - чуть вслух не выкрикнул я. Все эти люди так похожи и так не похожи друг на друга, что то и дело спрашиваю себя: “Где я её никогда не видел?”
Когда я пришёл домой я заметил, что мои брюки по колено забрызганы грязью. Я удивился, мне казалось, что на улице мороз. Я выглянул в окно - на улице толпа топтала грязь.
Чёрными пятнами земли стала проступать весна.

* * *

Валя не звонила мне, как, впрочем, и следовало ожидать. Муж накормил её, а сытость заставила забыть голод и всё с ним связанное, а следовательно - и меня.
Моё напряжение росло с каждым днём. Всем проходящим мимо женщинам я смотрел уже не на ноги, а в бёдра. Каждая неуродливая женщина чудилась мне хорошенькой. Я попытался снюхаться с официанткой в кафе, но каждый день её встречал после работы мужчина, и я оставил её в покое, тем более, что она мало обращала на меня внимания.
“Может, жениться? - полусерьёзно думал я, - ведь делают так тысячи обезумевших от голода, но через несколько месяцев, нажравшись, придётся разводиться, так как окажется, что женились, видите ли, не по любви.”
Я удивлялся, что все мои думы неминуемо сводились к женщине, но, поразмыслив над этим, понял, что упрекать себя за это так же глупо, как обвинять голодного в обжорстве за его постоянные мысли о хлебе.
Мне захотелось на время стать слепым, тогда количество женщин, из которых я бы стал выбирать, несравненно расширилось; эстетические стены, такие как миловидность, стройность и прочие - рухнули бы для меня, и сам по себе выбор отмер бы - что значительно повысило бы вероятность успешного исхода моих поисков.

2.

Мы встретились с субботу в восемь часов.
- Надо бы купить горючее, - предложил Глеб.
Мы зашли в гастроном и купили пол-литра Столичной и Охотничью водку, потом поднялись к нему домой, чтобы выложить покупки.
- Давай-ка выпьем для храбрости.
- Что пить будем? - спросил я, глядя на бутылки.
- Охотничью - ведь на охоту идём.
Глеб налил полные рюмки.
- За что пьём?
- За женщин!
Мы выпили. Потом выпили ещё по одной и за то же.
- Ну что ж, соскакиваем.
Мы вышли на улицу. От водки мне стало очень тепло ногам, а голова была свежая, как после долгого сна.
Глеб стал разговаривать чуть громче обычного.
- Едем в центр?
- Да. Больше некуда.
- Если сейчас не достанем женщину, я дома изнасилую кошку.
- Если бы я не знал, что ты шутник, я б подумал, что ты это серьёзно.
“Брод”
был люден. Мы толпились в толпе и смотрели по сторонам. Глеб каждую минуту вытирал очки.
- Сколько бы ты их ни тёр, ты не сможешь увидеть то, чего нет, - усмехнулся я.
- Э, смотри, вон идут две. Видишь?
- Где?
Глеб указал пальцем вперёд. В шагах десяти от нас шли две девицы, взявшись под руку. Мы обогнали их, чтоб заглянуть им в лица.
- Кажется, не страшные, - радостно сказал я.
Мы приблизились к ним. Глеб зашёл с одной стороны, я - с другой. Глеб начал бодрым голосом:
- Добрый вечер, девочки. У нас есть два лишних билета в кино, не хотите составить нам компанию?
Я подхватил:
- Лучшие места на лучший фильм сезона.
- Сегодня мы заняты, мальчики, - ответила одна из них.
- Кем? Друг другом? - спросил Глеб.
- Сейчас увидите, - ответила та же.
Мы подошли к углу. Их там поджидали двое парней, и нам ничего не оставалось как лихо ретироваться.
Мне захотелось есть, и мы зашли в пирожковую. Там был гардероб, но никто им не пользовался. Взяв кофе и булочки, мы встали у столика. За соседним столиком стояла женщина и смотрела на нас. Глаза её блестели. Я улыбнулся ей, в ответ она высунула язык, но не отвернулась, а продолжала смотреть в нашу сторону. Я взял свою чашку и с кофе и встал за её столик.
- Вы так очаровательны, что я не мог удержаться, чтобы не подойти к вам.
- Неужели? - развязно спросила она.
Я заметил, что она навеселе - в движениях её была пьяная неуверенность. К нам подошёл Глеб со своей чашкой кофе.
- Познакомьтесь, это Глеб, - представил я его.
- Очень приятно. А меня зовут Рита. Ха-ха! - засмеялась она.
- Как здесь скучно, - загрустил Глеб. - Давайте уйдём отсюда.
- А куда? Мальчики, у вас есть выпить?
- Да. Нужно отметить наше неожиданное знакомство.
- Давайте! - обрадовалась она и взяла нас под руки.
Мы направились к выходу. Глеб радостно подмигнул мне.
“Уж теперь-то я разрешусь от “бремени страстей человеческих”, - подумал я, отвергая всякие сомнения.
Нам не терпелось добраться до дому, но так как на такси денег не было, мы пошли к автобусной остановке.
- А ехать далеко? - спросила она.
- Нет, совсем рядом, - поспешно соврал Глеб.
Я не помню, о чём мы говорили - мне нетерпелось скорей раздеть её. Когда подошёл автобус, я помог ей войти, поддерживая её за талию.
“Вот она, подчёркнутая вежливость с привлекательными женщинами, - подумал я. - Не слабость мы чтим в них, помогая им, а фактическое первенство в праве выбора. Вот мы и лебезим, и заискиваем перед ними, пропуская женщин вперёд, уступая место, в подсознательной надежде, что она обратит на нас внимание. И чем ближе момент совокупления, тем предупредительнее мужчина, так как по словам Сервантеса, ничто не обходится так дёшево и не ценится так высоко, как вежливость.”
Автобус был скорый, но мне казалось, что количество остановок удвоилось. Мы сидели на заднем сидении, и, подскакивая на ухабах, она валилась то на меня, то на Глеба.
- Мальчики, а у вас музыка есть?
- Всё, что душе угодно... и телу.
- Вот попляшем! Только вы меня не споите.
- Что ты. Разве можно?
- То-то. А где вы живёте?
- Сейчас увидишь.
- А соседи там есть?
- В отдельной квартире соседи не водятся.
- А вы что, братья?
- Нет, побратимы.
- Вы - миленькие!
- Это уж точно.
Когда она выходила из автобуса, у неё спал туфель. Я нагнулся и стал одевать его. Оно держалась рукой за Глеба и смеялась пошатываясь на одной ноге. Сквозь шершавый капрон, я чувствовал тепло её ноги.
- Ну, идём скорей, - поторопил я их.
Лифт был занят; мы решили не ждать, пока он освободится и побежали по лестнице, таща её за руки, чтобы облегчить ей подъём. Глеб долго не мог попасть ключом в замочную скважину - руки у него дрожали. Наконец, справившись с замком, он открыл дверь, и мы вошли в прихожую. Я помог ей снять пальто, а Глеб побежал в комнату и включил магнитофон. Бутылки стояли на столе в том же положении, в каком мы их оставили: непочатая Столичная манила к себе металлическим язычком крышки, а Охотничья - уже вскрытая, стояла несколько опустошённоая. Глеб поставил ещё одну рюмку, вытащил из холодильника копчёную колбасу и сыр. Потом он открыл Столичную и разлил по рюмкам.
- За твоё здоровье, женщина! - воскликнули Глеб и я.
- Только не давайте мне много пить, а то я взбешусь.
Мы выпили, и я не обратил внимания на её слова.
Она сбросила туфли, оправдываясь, что так удобнее, потянула меня танцевать.
- А ты, Глебушка, заведи что-нибудь побыстрее.
Он послушно стал менять плёнку, а я схватил её и стал целовать. Она высовывала язык, делая вид, будто хочет оттолкнуть им мои губы. Но тут Глеб похлопал меня по плечу и отзвал в сторону. Я чувствовал себя виноватым перед ним.
- Бросим на морского, - предложил он.
- Хорошо. Считаем с тебя. На ком выпадет - тот первый. Раз, два, три! - сосчитал я.
Он выбросил пять пальцев, а я - четыре. В нетерпении, он стал считать. В сумме девять - нечётное число, значит выпадало на нём. Он считал, а я, уже зная исход, наблюдал, как лицо его заплывало салом улыбки.
Девять! - крикнул он и стукнул себя ладонью в грудь.
- Завидую. Только, чтоб не тянуть.
Я отошёл к магнитофону.
Пока мы бросали жребий, она сняла кофточку и осталась в платье. Платье было без рукавов, и когда она поднимала руки, распахивались хорошо выбритые подмышки. Она налила себе водки, Глеб подошёл к ней и налил себе тоже.
- Выпьем на брудершафт, - предложил он, отставая от событий.
Она радостно подбежала к нему, стуча по полу пятками. Их руки сплелись, о он приготовились пить, стараясь не пролить на себя. Но несмотря на их старания, несколько капель пролилось, она дёрнулась, как бы стараясь словить их, и Глеб выплеснул рюмку ей на плечо и шею. Она вскрикнула и громко засмеялась, запрокидывая голову. Он налил ещё, и они всё-таки выпили.
- Ничего страшного, водка дезинфицирует, - заметил я, делая вид, что вожусь с магнитофоном.
Она сразу перестала смеяться и слегка заплетающимся языком проговорила, с презрением смотря на меня:
- А ты не волнуйся, я чистая.
Я покраснел и ничего не ответил.
- Нельзя так пропадать драгоценной влаге, - будто ничего не замечая, пробормотал Глеб, указывая пальцем на её шею и плечо, мокрые от водки. - Сейчас я всё исправлю.
Он обхватил её и стал лизать плечо. Она захохотала, пытаясь оттолкнуть его. Покончив с плечом, Глеб принялся за шею, и она уже не смеялась, а с полоумной улыбкой прижимала его к себе. Очки мешали ему, и он сдвинул их на лоб.
- Брось тянуть! Чёрт тебя дери, - не выдержав, крикнул я. Глеб, не отрываясь от неё шеи, стал подталкивать её в другую комнату, где стояла его кровать.
Она оглянулась, помахала мне рукой, и дверь за ними закрылась. Я налил себе водки, выпил и стал ходить из угла в угол. За дверью послышались шёпот и возня. Я подошёл к магнитофону и сделал максимальную громкость. Дорис Дэй под оркестр изнывала от любви. И вдруг я вспомнил, кого мне напоминала та девушка в автобусе. Она мне напоминала Нину. Ну, конечно же, Нину... Где она сейчас?.. её лоно?.. Она везде... оно везде! Но ведь там за дверью не Нина, а Валя... Кто же там? Там женщина... с жаркими подмышками... и шершавыми капроновыми ногами...
Я садился в кресло, вставал, ходил и снова садился. У меня возникло непреодолимое желание подойти к двери и послушать, что там происходит, такое же непреодолимое, как желание осмотреть стенки в кабине общественной уборной в тайной надежде, найти там непристойные рисунки.
Я посмотрел на часы - с тех пор, как они ушли, прошло пятнадцать минут. Кончилась плёнка, пустая кассета бессильно вращалась, а другая, полная до краёв, била болтающимся концом ленты о панель магнитофона. Перепутав клавиши, я нажал не на “стоп”, а на перемотку и, глядя на кассеты, недоумевал, почему они продолжают вращаться. Наконец, я справился с магнитофоном и, крадучись, подошёл к двери. Я прислушался, но ничего не мог услышать. Дверь была отделена матовым стеклом и увидеть что-нибудь сквозь него было тоже невозможно. Воображение работало на полную мощность, лицо у меня горело, и левое веко стало подёргиваться. Я закрыл глаза, стараясь остановить судорогу, и тотчас передо мной предстало устье ног. Разум отключился, я изо всей силы рванул дверь и ввалился в комнату. Я услышал, как она вскрикнула от испуга. Мои глаза не привыкли к мраку, но её тело светилось белым огнём на фоне тёмных стен.
Она, совершенно обнажённая, сидела на Глебе, лежащем на кровати, и испуганным взглядом всматривалась в меня. Потом, видно, узнав меня, закрыла глаза, схватила руки Глеба, как поводья и поскакала к вратам рая, путь к которым она могла найти даже с закрытыми глазами.
Я, не в силах сдвинуться с места, как зачарованный смотрел на её грудь, которая не успевая за движениями тела, как бы поспешно догоняла его.
Вдруг Глеб вскрикнул и, вырвав свою правую руку из её руки, схватился за сердце и застонал. Он сделал попытку уйти из-под неё, но ему это не удалось. Он попробовал ещё раз, но опять безуспешно. Я понял, что ему стало плохо с сердцем.
Я подошёл к ним. Глеб хрипел, бледный, как полотно. Я схватил её и постарался оттащить, но он сдвинулся вместе с ней. Жар её подмышек обжег мои пальцы.
- Уйди, - прошептала она на ходу. Её глаза закатились, рот раскрылся.
Лицо Глеба кривилось от боли. Медлить было нельзя. Я вспомнил о книжных и фольклорных героях, умиравших от любви. Чтоб спасти Глеба, нужно как-то остановить её. Придушить?!
Я взял её за шею и стал сдавливать. В мои ладони начал впиваться пульс, частый и нетерпеливый.
“У меня в руках жизнь женщины. Женщины... ЖЕНЩИНЫ! - пронеслось у меня в голове. - И я сейчас погружу её в смерть, так и не воспользовавшись её жизнью!? И потом снова терпеть, снова искать? - Нет!”
Мои руки соскользнули с шеи на грудь.
“Нет! Я не убью её, я её люблю!”
Я отступил на несколько шагов, с ненавистью смотря на Глеба.
Он вдруг замотал головой и замер. Глаза его остались открыты, я прикоснулся к ним рукой, не веря себе. Она ничего не замечая, всё дальше и дальше убегала от мира сего.
Я стал снимать брюки, лихорадочно соображая, как оторвать её от мёртвого тела.
Неожиданно у меня под ногой что-то хрустнуло - его очки с треснувшим стеклом лежали на полу. Одна их оглобля бессильно упала, а другая упорно торчала вверх.

Ленинград 1966

Михаил Армалинский