Давид Баевский
ПАРАПУШКИНИСТИКА
Четвёртое, дополненное издание
M.I.P. Company, Миннеаполис, США, 2003,
400 стр., ISBN 0-916201-24-4
Книга, которая перед вами, трудноопределима по жанру. Сборник материалов?
Документальное повествование? Цитатник? Скорее всего, "Парапушкинистика"
– хрестоматия. По какому предмету? По самым разным. С помощью этой книги можно
изучать разнообразные дисциплины – например, новейшую историю издательского
дела в России. Или вечную историю человеческой тупости. Или технологию литературных
провокаций. Или практику борьбы с "совком", ибо, если отвлечься
от ремарок самого автора-составителя Давида Баевского, то более всего "Парапушкинистика"
структурой, да и тоном большинства своих фрагментов напоминает старые добрые
советские "кирпичи": "КПСС в резолюциях", например, или
что-нибудь вроде "Прогрессивные западные писатели о Советском Союзе",
или "Классики марксизма-ленинизма о слонах". Разве что посвящена
"Парапушкинистика" весьма специфической теме. Это книга о книге,
"Парапушкинистика" целиком состоит из текстов, являющих собой реакцию
русскоязычного (советского, позднее российского и в меньшей степени мирового)
сообщества на существование знаменитых "Тайных
записок А. С. Пушкина. 1836–1837 гг.".
Значительное количество парапушкинистических фрагментов на разные лады толкует
историю появления и бытования "Тайных записок", притом всякий автор
делает это по-своему, зачастую допуская ошибки в изложении фактов, и потому
для тех, кто каким-либо образом открыл "Парапушкинистику", не прочтя
заблаговременно сами "Записки", напомним основные факты этой истории,
что длится уже более полутора десятилетий, и конца ей не предвидится.
"Тайные записки Пушкина" впервые вышли в свет в конце прошлого века,
в 1986 году, в США на русском языке трудами писателя Михаила Армалинского,
в основанном им издательстве "M.I.P. Company" (Миннеаполис). По
утверждению издателя, текст "Записок" был передан ему десятью годами
ранее в Ленинграде накануне отъезда в эмиграцию неким пожилым историком, который
расшифровал и перевел с французского рукопись, могущую быть личным дневником
А. С. Пушкина, каковой ранее числился то ли утраченным, то ли вовсе несуществующим.
(Данная версия происхождения текста "Записок" неоднократно подвергалась
сомнению, равно, впрочем, как и их фактическое содержание, язык, а главное
– тема.) Основным мотивом "Тайных записок" является сексуальная
жизнь Пушкина – интимная подноготная его брака, непростые отношения с прошлыми
и настоящими возлюбленными, а также размышления о природе человеческой чувственности,
одолевавшие героя в последние месяцы перед гибелью. Великий русский поэт предстает
со страниц "Записок" обладателем бурной эмоциональной натуры, которая
постоянно толкает его на любовные приключения и в результате доводит до роковой
дуэли. Что и говорить, в "Записках" хватает и пикантных подробностей,
и горестных сетований о невозможности для поэта придерживаться общепринятых
моральных норм; и все половые органы и акты по необходимости называются прямо
по-русски, если надо – с применением табуизированной лексики.
Первое американское издание книги сопровождалось выпуском рекламной листовки,
попавшей в СССР, опрометчиво опубликованной "перестроечным" "Огоньком"
и сработавшей по прямому назначению – "Записками" заинтересовалась
отечественная читающая публика, и этот текст, несмотря на все "рогатки",
дошел до россиян (тем более, что в США "Записки" выдержали в общей
сложности семь русскоязычных изданий).
Вот тут и началось всё то, что составило предмет "парапушкинистики",
– нарастающий вал восторгов и брани, недоумение и веселье, угрозы чуть ли
не физической расправы с издателями и смехотворные попытки разоблачения истинного
автора книги, доказательства подлинности или поддельности текста "Записок"
и даже теоретические литературоведческие штудии по самому тексту как таковому.
Массив вторичных текстов, порожденных "Записками", оказался столь
велик и столь выразителен, что одновременно стала естественным образом расти
и "Парапушкинистика", составлением которой занялся близкий к "M.I.P.
Company" американский русскоязычный критик Давид Баевский. Его деятельность
началась с нескольких статей о "Записках" в русскоязычной эмигрантской
прессе, потом он невольно сделался комментатором наиболее смачных кусков "Парапушкинистики",
включился в переписку издателей с критиками и "разборщиками" и теперь,
– видимо, пожизненно – занят кропотливым собиранием всякого рода упоминаний
о легендарных "Тайных записках", появляющихся в мировых бумажных
и электронных СМИ. "Парапушкинистика" Баевского сама выдержала три
бумажных издания в Америке, каждое из которых разрасталось и дополнялось по
мере накопления материалов, потом долгое время жила в Интернете на сайте "M.I.P."
и, наконец, выходит снова на бумаге, еще более располневшая. В настоящее издание
"Парапушкинистики" включены и отзывы на нее саму. Впрочем, любое
открытое общение с издателями "Записок" обязательно отражается в
"Парапушкинистике", что всем пишущим о "Записках" уже
известно, и некоторые авторы беззастенчиво этим пользуются, чтобы хоть так
отметиться в истории.
Как в хуле, так и в хвале "Тайных записок Пушкина" сразу же выявилось
две главные тенденции, первая касалась личности героя, вторая – темы этой
книги. Соответственно в рамках первой тенденции публикатора (а многие считают
Михаила Армалинского и автором "Записок") поносили за сам факт покушения
на главного национального поэта, за изготовление "гнусной фальшивки",
за недостаточную пушкиноведческую компетенцию, за одно то, что посмел даже
глянуть в сторону Пушкина и замарал его своими грязными помыслами. Вторая
тенденция заключалась в том, что издателя (автора?) обвиняли в распущенности,
психической сдвинутости на теме секса(1), обзывали извращенцем, маньяком и
прочими словами в том же духе. Так что "Записки" подвергались нападкам
сразу по двум пунктам – и как клевета на Пушкина, и как просто "порнография".
Соответственно, эти же две темы прослеживаются и в позитивных отзывах на книгу:
ее хвалят за демифологизацию, очеловечение и возврат в нормальную жизнь заканонизированного,
офараоненного образа на деле жизнелюбивого, весьма далекого от аскезы великого
поэта, а также за глубину, художественность и жизненность разработки эротической
темы вообще, столь редкой для русской литературы.
Важно понять, что установление истинного авторства "Записок" (если
это даже и не Пушкин) уже мало на что может повлиять, поскольку природа успеха
этого текста кроется вовсе не в его принадлежности, мнимой или подлинной,
гениальному поэту, а именно в удивительной адекватности "Записок"
неугасающему в народе пушкинскому мифу (как смешно было бы выяснять, например,
сколько же девственниц за ночь дефлорировал Геракл, и были ли эти девицы на
самом деле девственницами, и не споспешествовали ли Геркулесу его сотоварищи-герои).
Мифический герой "А. С. Пушкин", персонаж "Тайных записок",
и не обязан походить на свой реальный прототип. И потому те ругатели, кто
всерьез пытаются доказать, что исторический Пушкин ничего такого не делал,
делать не собирался и просто не мог, оказываются в положении трагического
персонажа, произносящего обличительный монолог об ударах судьбы, пока пляшущие
вокруг чертенята избивают его подушками и он истекает клюквенным соком. Чего
же они обижаются, раз согласились на роль участников пьесы, разыгрываемой
вовсе не по их сценарию?
Если "Записки" – текст подлинный (а американские издатели нигде,
кроме первой рекламной листовки, не настаивали на этом), то Пушкин предстает
нам полнокровным, жизнелюбивым, страстным и притом необычайно совестливым
(!) молодым мужчиной. Если же "Записки" – мистификация, то мастерски
сделанная, могущая служить образцом русского эротического текста, а психологизм
образа главного героя, от имени которого ведется повествование, и художественное
качество текста напрочь отметают обвинения в "порнографии". (Что
касается этого клеймообразного термина, то такие обвинения еще могли предъявляться
в годы перестройки, но теперь, в начале XXI века, когда через Государственную
Думу РФ уже прошел и лишь за недосугом не подписан Президентом закон на эту
тему, звучат эти нападки несколько нелепо. Согласно закону, который уже введен
в качестве действующей местной нормы в Санкт-Петербурге, порнографией является
лишь подробный и самоцельный показ совокупления с малолетними детьми, трупами
и зверями – а в "Записках" сроду ничего подобного не было. Прошли
те времена, когда всякий допущенный в печать или ко власти деятель мог обозвать
"порнографией" любое упоминание об интимной сфере человеческой жизни,
особенно, если оное не приходилось ему по вкусу.) И уж конечно, кто бы ни
писал этот текст, меньше всего он хотел возбудить в читателе низменные страсти.
К настоящему моменту "Записки" широко разошлись по миру не только
в среде русской культурной диаспоры, но и в переводах на многие языки вплоть
до турецкого, албанского и китайского, вышли и в странах, некогда входивших
в СССР. Издания на языках бывших советских республик, похоже, стали для культурной
общественности этих стран некой приметой независимости. Так что, несмотря
на вопли возмущенных ревнителей нравственности и чистоты пушкинских помыслов
(или благодаря им) книга оказалась весьма востребованной в мире, прежде всего
для читающих по-русски(2). И тому есть несколько причин.
Первая состоит в том, что "Записки" – это глубокое, психологически
правдивое художественное произведение о сексе в жизни творческого человека,
о соотношении страстей и разума во внутреннем мире зрелой личности – пожалуй,
первое такого рода сочинение, написанное по-русски. Этот текст просто-напросто
интересно читать, даже не задумываясь о его истинном авторе. Книга имеет право
на существование хотя бы потому, что доставила своим читателям немало радости.
Вторая причина сверхпопулярности "Записок" и громкости поднявшегося
вокруг них шума – это, как уже говорилось выше, удивительно точное попадание
текста в среду русского культурного мифа, где Александр Сергеевич Пушкин является
одним из главных героев. Вокруг мифического героя всегда роятся слухи о его
как основных, аполлонических, так и альтернативных, приапических, похождениях,
и чем ярче блистает его слава, тем гуще тень, отбрасываемая его фигурой. Потому
"Записки" – безотносительно их подлинности – точно соответствуют
образу мифического Пушкина, неутомимого оппозиционера ко всякой устоявшейся
власти – Государя ли, общественного ли мнения современников или потомков,
всех официальных версий (недаром император фигурирует в "Записках"
именно как соперник поэта в любви). Альтернативный Пушкин "Тайных записок"
выглядит как символ разрушения всяческого официоза (совершенно так же, как
истории о Зевсе, трахающем смертных женщин, и семейных скандалах главного
Олимпийца расшатывали образ сурового Громовержца). Кроме того, всякая культура
нуждается в национальном образе Приапа, приапические черты часто приписываются
именно главному герою мифа, и естественно, что в русском мифе это место занял
самый главный русский поэт. Недаром Пушкин – "наше всё".
Миф же официозный, насаждаемый сверху в противовес мифу народному, – вообще
штука опасная. Например, на эпопею "Записок" весьма похожа история
бытования "Слова о полку Игореве", даром что началось всё на двести
лет раньше. Тоже весьма своевременно объявившийся текст, написанный на языке,
аутентичность которого никто уже не мог ни подтвердить, ни оспорить; тоже
список с рукописи, пропавшей при непроверяемых обстоятельствах. Всё, казалось
бы, подозрительно – но поскольку сие произведение, на свой лад отвечавшее
потребностям времени и общества, пришлось кстати в официальных кругах, ибо
способствовало укреплению мифа о величии России, русского духа, русской словесности
и русской государственности, попробуй усомнись в его подлинности – патриоты
искусают, а то и вовсе загрызут; и печальна судьба ученых, пытавшись объективно
подойти к этому вопросу (вспомним хотя бы историка А. А. Зимина (1920–1980),
сведенного в могилу нынешним памятником русской духовности Д. С. Лихачевым,
мертвящий отблеск которого и поныне сковывает все попытки наследников Зимина
опубликовать его работу ""Слово" и Дело"). Трудно себе
вообразить, какими были бы наши нынешние представления о национальном прошлом,
если бы граф А. И. Мусин-Пушкин не явил свету в конце XVIII века счастливым
образом, так и хочется написать "чудом" и добавить "рукотворным",
обретенную рукопись с историей одной из русских дружин – и в этом несомненном
влиянии поэмы на национальное самосознание ее безусловная ценность, не зависящая
от ее подлинности. В конце концов, как сказано в этом квазидревнерусском тексте,
"мертвые сраму не имут", и потому от их имени впоследствии можно
утверждать что угодно. Чем все и пользуются.
И отсюда прослеживается третья причина шума вокруг многострадальной книги.
Отчего же поток помоев по поводу "Тайных записок" льется по сей
день и не иссякает? Почему враги публикации не могут просто закрыть рот на
замок и элементарнейшим образом игнорировать сам факт их существования? Почему
Лихачев, Зильберштейн, Коротич, Непомнящий и иже с ними уподоблялись знаменитому
римскому сенатору, в конце любой речи требовавшему разрушить Карфаген? Отчего
они повелись на то, что сами обзывали фальшивкой и провокацией, клеветой и
помоями? (Правда, в советской школе не учили, что разрушенный Карфаген римлянам
пришлось восстановить заново через двадцать лет ввиду его особого военно-стратегического
положения. А до российского издания "Записок" прошло и того меньше.)
Да потому, что Пушкин, став после своей смерти элементом официальной российской
и советской пропаганды, невольно породил вокруг себя довольно замкнутый круг
"допущенных". Недаром одним из яростнейших обличителей "гнусной
фальшивки" выступает Пушкинский Дом Российской Академии наук. И законом
поведения любого советского привилегированного интеллектуала было ежечасное,
ежеминутное, ежесекундное доказательство правильности решения "директивных
органов" об их привилегированности, в чем бы оно ни выражалось: в занятии
высших руководящих академических постов, несмотря на "беспартийность";
в выездах за границу, в частности, в "капстраны", несмотря на пресловутый
"пятый пункт"; да в конце концов в праве приобрести в личное пользование
"Волгу" белого цвета (так называемую "лайту") и вдобавок
получить право на установку на ней противотуманных фар правительственной конфигурации.
Дичь? Увы, нет, ибо к сталинскому мифу о Пушкине, пик развития которого пришелся
на столетие гибели поэта – роковой для отечественной истории 1937 год, добавился
миф брежневский, создававшийся главным писателем СССР Георгием Мокеевичем
Марковым и его супругой Агнией Кузнецовой. Их Пушкин был практически беспол,
ибо секс с Натали в изложении этих столпов советского литературного официоза
имел лишь цель сугубо прокреативную. Эти и им подобные люди всерьез пытались
убедить нас, что Пушкин отрекался от "Гавриилиады" и нецензурных
эпиграмм(3), что испытывал лишь "души прекрасные порывы"(4), а плотью
своей пренебрегал; вступив же в законный брак, раскаялся в грехах бурной молодости,
и даже матом ругаться перестал, как устно, так и письменно. Именно эти люди
в 1985 году в разгар антиалкогольной кампании повычеркали из школьных учебников
и хрестоматий "Выпьем, бедная подружка", "Владимир-солнце пировал",
"Поднимем бокалы, содвинем их разом". Зато в 1999 году к пушкинскому
юбилею было выпущено специальное "пушкинское" шампанское с портретом
поэта на этикетке и девизом: "Коль мысли черные к тебе придут, откупори
шампанского бутылку", что, кстати, не вызвало ни единого слова протеста
со стороны ревнителей чистоты образа. Остается вспомнить, что лет за двадцать
пять до этого "Литературка" разразилась бранью на грани мата по
поводу выпуска в ФРГ водки "Пушкин" и при этом патетически восклицала:
"А если бы в рекламе имя Пушкина было заменено на Гёте?" И не стыдно
им было приспосабливать Пушкина к требованиям "текущего момента",
лишь бы не лезли в их кормушку те, кому "не положено".
Ясно, что к личности поэта, к его биографии и творчеству вся эта возня отношения
не имеет. И абсурдно ниспровергать альтернативный миф (воплощением коего оказываются
"Записки", если считать их фальсификатом) мифом официозным – ни
тот, ни другой равно не приближаются к истине. И еще более бессмысленно подходить
с мерками реальной истории к мифу, а тем более мифу живому, доказывая или
ниспровергая атрибуцию созвучного ему текста. Это столь же абсурдно, как кондового
коммуниста лишить веры в коммунизм, а эротомана оставить без столь милой его
сердцу "девичьей игрушки". Уж такова природа человека: ну не может
он без сказок, ибо слишком уж сурова реальная жизнь. И именно те литературоведы-ассенизаторы-дистиллираторы-мумификаторы
наносят страшный вред обществу, которые пытаются его выхолостить, оставив
без национальных сказок, наполняющих и украшающих жизнь современного отехнократившегося
общества.
Между публикаторами и потенциальными российскими издателями "Записок",
а также редакциями российской периодики и библиотеками со временем завязалась
переписка (образчики эпистолярных боев также нашли место в "Парапушкинистике"),
причем зачастую намерения и обещания опубликовать текст скрывали под собой
характерную для воспитанных в коммунистическую эпоху россиян жажду обрести
"клубничку" на "халяву"; а, например, библиотека администрации
Президента полгода отбрыкивалась от необходимости заплатить восемнадцать долларов
за полученные два экземпляра). Отрывки и кусочки "Записок" прорывались
в российскую печать, на страницы эротических, молодежно-ориентированных и
диссидентских изданий, и американские правообладатели сурово и справедливо
преследовали за такое пиратство.
Долгое время никто в России не решался издать "Тайные записки" нормальным
образом, с покупкой авторских прав и выплатой гонорара – одни издатели жадничали
и просто крали экземпляры-образцы, о чем уже было сказано выше, а другие "поротой
задницей" боялись за свою репутацию. И потому фактически попавший под
запрет, официально нечитаемый, но ругаемый (ох, не первый раз в русской литературе!)
текст "Записок" был все-таки малодоступен.
Да, в парапушкинистический процесс ввязывались самые разные люди – писатели,
пушкинисты, читатели, критики, журналисты, чиновники, издатели. В том и прелесть
"Парапушкинистики" как самостоятельного чтения – наблюдать за наблюдающим,
словно присутствуешь в балаганчике, когда на сцене марионетки разыгрывают
шекспировские страсти, в пылу обличительного пафоса выставляют на свет божий
собственные амбиции и комплексы, сексуальную неудовлетворенность, жадность
и зависть, бьются насмерть с американскими клеветниками; диалог о возвышенных
предметах – доблестях, подвигах, славе – мгновенно вырождается в перебранку
типа "дурак – сам дурак" и препирательства насчет денег, толпа улюлюкает
и рукоплещет; а ниточки от марионеток уходят в Миннеаполис. Так что если "Записки"
– провокация с целью вывести из себя отечественный научно-гуманитарный и литературный
официоз, то удалась она блестяще. У защитников чести и достоинства поэта от
сексуально озабоченных маньяков у самих не осталось за годы борьбы ни чести,
ни достоинства, ни в конце концов элементарной рефлексии и чувства юмора.
Как началось это шоу, так и не кончается по сю пору. То, что предлагаемый
текст сборника хронологически заканчивается 2002 годом – условность, конца
процессу не видать, хотя уже и теперь "Парапушкинистика" по объему
в несколько раз превышает книгу-первопричину. А шум вокруг книги о пушкинском
сексе лишь привлекает внимание к ней, особенно в России, где любая ругань
насчет книги – лучшая ее реклама.
(И уж если совсем всерьез – если кто и имел право возражать против такого
образа Пушкина – неукротимого ходока по юбкам и любителя изощренного секса
– и требовать суда над создателями "Тайных записок", то только потомки
Александра Сергеевича, образующие довольно организованное сообщество. Но вот
они как раз и не отреагировали – то ли восприняли ситуацию и саму книгу с
достойным великого предка юмором, то ли посчитали недворянским делом лезть
в разведенную вокруг "Записок" грязную свару, которая, по правде
говоря, куда неприличнее самой книги. Честь и хвала этим благородным дамам
и господам! И спасибо всем тем, кто вообще спокойно отнесся к существованию
"Тайных записок", понимая, что всякий вправе писать, что хочет,
и добиваться внимания публики; каждый пишет как он слышит, каждый дрочит как
он хочет, а не любо – отвернись и не смотри.)
Словом, собаки лаяли, ветер носил, караван шел. И дошел. Летом 2001 года "Тайные
записки А. С. Пушкина. 1836–1837: Перевод с французского" были-таки легально
изданы в России, притом в академической серии "Русская потаенная литература"
научно-издательского центра "Ладомир". Очевидно, издатели прекрасно
понимали, с каким текстом имеют дело, и не посчитали возможным вынести имя
Пушкина в качестве автора "Записок". Заголовок российского издания
подчеркивает именно анонимность текста, его самодостаточность, при которой
лишь главный герой – некто по имени "А. С. Пушкин". Элегантный красно-золотой
томик был снабжен статьей, где издатели попытались обосновать свою позицию
– не ввязываясь в перепалки о подлинности и вымысле, авторстве и допустимости,
сексуальном маньячестве Пушкина или Армалинского, дать дискурсу о "Записках"
опору в виде доступного текста. Ибо стараниями "парапушкинистов"
книга сама стала центром мифа, неким "потаенным", интригующим многих
текстом, весьма необходимым современной российской культуре, и как образец
жанра, и как литературный феномен. Но эта декларация благих намерений не помогла
– парапушкинистический скандал вышел на новый виток, верные псы и прочие сукины
дети снова завыли и затявкали, призывая теперь судить уже российских издателей
за клевету в адрес Пушкина (хотя клеветой скорее можно счесть утверждение
о целомудрии и смирении Пушкина, ибо это прямо противоречит имеющимся документам
о жизни поэта). А новая пресса – молодежная, эротическая, а также подчеркнуто
дискуссионно-информативная – возликовала. О "Записках" в позитивном
ключе рассказали столь разные по характеру и кругу слушателей радиостанции,
как "Русское радио" и "Радио России". Несмотря на всю
оголтелую ругань или брезгливо поджатые губы, тираж "Записок" разошелся
как горячие пирожки, а сама книга прочно встала на полки российских официальных
и домашних библиотек, попав в соответствующие библиографические перечни.
"Парапушкинистика" исправно пополняется всё новыми материалами,
и каждый забавней предыдущего. И самое забавное – это потрясающая неэффективность
официозно-академической брани в борьбе с живым пушкинско-аполлоническо-приапическим
мифом: до сих пор находятся люди, спрашивающие: "А это правда Пушкин
написал?". О презентации же "Тайных записок" в московском Зверевском
центре современного искусства в декабре 2001 года ИТАР-ТАСС сообщил совершенно
всерьез, а за ним и все прочие СМИ. А ведь предупреждали россиян Коротич с
Непомнящим, и Пушкинский Дом вспотел и охрип от непрерывного протеста! И всё
без толку, а даже совсем наоборот.
Более того, после российского издания расшевелились бывшие советские сателлиты
в Восточной Европе – уже вышли "Записки" на чешском, сербском и
болгарском языках.
Так вокруг "сомнительной эмигрантской книжонки, изданной бездарными психически
ненормальными сексуальными маньяками в американском захолустье с целью опорочить
самое святое", вырос натуральный миф. Процесс этого вторичного мифотворчества
еще не завершен, но уже видно, что в этой новой "Илиаде" (или "Гавриилиаде-2"?)
в карикатурной, но удивительно точной форме отразилось нынешнее российское
время, слом эпохи, крушение идолов и утверждение новых идеалов. Пушкин – действительно
наше всё, мерило и точка отсчета на любой случай, и вот певец Вольности и
любитель вольностей снова стал пробным камнем, которым произведена поверка
общества на свободолюбие. А также проверка на вшивость для разных сукиных
детей пошибом пониже. Породы в них не оказалось.
Наталья Михайловская
Москва, декабрь 2002
1. Тем более, что собственное литературное
творчество Михаила Армалинского – несколько книг стихов, прозы и эссеистики
– действительно в значительной мере обращено к теме эротологии, как и издательская
деятельность "M.I.P. Company".
2. А для тех, кто прочел "Записки" в переводе, вероятно, было весьма
интересно узнать, что себе думают русские о своем главном герое, каков русский
миф о сексе.
3. Надо сказать, что вслед за российским изданием «Тайных
записок» (о чем чуть позже) вышла довольно основательная книжица, где представлена
существенная часть нецензурного пушкинского наследия, и тут уж придраться
не к чему – все тексты выверены по Цявловскому, датированы и атрибутированы.
См.: Пушкин А. С. Русский титул, или Без цензуры. М.: Рандеву-АМ, 2001.
4. В недолгое правление Ю. В. Андропова ходил анекдот, что именно эти пушкинские
строки висят на стене в кабинете Генсека и их надлежит воспринимать как призыв
– душить порывы! И душили.