Подробности ЗДЕСЬ

Подробности ЗДЕСЬ

Подробности ЗДЕСЬ

Подробности ЗДЕСЬ

Подробности ЗДЕСЬ

Мои электронные книги в litres.ru, в iBooks и в amazon.com

1 марта 2018


Михаил Армалинский

Моё смехачество над Марком Александровичем Поповским
в период 1992-1997 годов.
Специальное пособие исключительно для историков,
изучающих третью волну русской эмиграции в США

Смысл разбирания архивов – вспоминать забытое и смеяться или грустить о нём. Я предпочитаю смеяться, тем более когда раскопанная мною переписка добавит уточняющие штрихи в изображения тех, кого третья волна русской литературной эмиграции вынесла на берег США.

Я воспроизведу мою смехотворно-поучительную переписку с Марком Поповским, о котором я узнал, читая его материалы в “Новом Американце" Довлатова.
Чтобы дать представление о Поповском, процитирую Александра Гениса, его соратника:

…приставил к Довлатову комиссара по серьезности. Им назначили солидного Поповского, которого в зависимости от его поведения мы звали то Марком, то Мраком Александровичем.
Поповский жил через дорогу от меня, и я часто заходил к нему за материалами.
- Мой отец, - в первую встречу сказал Марк Александрович, указывая на портрет бородатого мужчины, выглядевшего намного моложе самого Поповского.
- Не похож, - удивился я.
- Духовный отец, - пояснил он, - Александр Мень.
Как неофит Поповский любил христианство яростно и сумел развалить единственную действующую организацию Третьей волны - Союз ветеранов. К нам с Вайлем он относился, как к непородистым щенкам: снисходительно, но на Довлатова смотрел с удивлением, вслух поражаясь, когда Сергей упоминал Фолкнера или Кафку. Как раз этим мне Поповский нравился: он говорил, что думал, не всегда, а только начальству. Стремясь избавить газету от всего, за что ее любили читатели, Марк Александрович пытался нас урезонить и заменить узниками совести.

Ну и здесь о том же Поповском того же Гениса

Так вот этот Поповский после закрытия “Нового Американца” пробавлялся скучноватыми настырными статьями в различной эмигрантской периодике и даже пытался играть роль литературного критика. Так, в статье “Десять книг одного года”, растянувшейся на четыре полосы в двух номерах ежедневной нью-йоркской газеты “Новое русское слово” (от 8 ноября 1991 года) Поповский, невнятно пересказав содержание моей книги, изъявлял недовольство тем, что “текст книги Армалинского таков, что привести его на страницах газеты попросту невозможно", а также и тем, что книга стоит дорого – 35 долларов.
Речь шла о моём романище "Добровольные признания – вынужденная переписка" .

Я так отреагировал (письмо от 14 ноября 1991 года) на Поповскую филологическую рецензию: "… то, что книга стоит дорого – радуйтесь, что она Вам бесплатно досталась."
И закончил я письмо такой угрозой: “Погодите, вот к новому году издам "Философию в будуаре” де Сада, тогда поперхнётесь… слюной."

Через год, оправившись от возбуждения, вызванного моим романом, Поповский прислал мне анкету, обращаясь безымянно: "Уважаемый Коллега!". Этот вопросник он рассылал кому ни попало, а потом писал статейки о судьбах кое-каких писателей-эмигрантов, кто имел глупость на него ответить.

Вот такое письмо я ему послал 19 декабря 1992

Ув. Кол.!

Получил Ваш безымянный вопросник и довожу до Вашего неведения, что интервью со мной стоит долларов, коих у Вас нет и не будет.
Вы ещё должны мне кучу "спасиб" за присылание бесплатных книг и кучу извинений за глупости, которые Вы понаписали про мой романище.
А также с тех пор, как Поповского поп попутал, и он отказался писать обещанную рецензию на "Мускулистую смерть", то мне с ним вообще не по пути.

С пожеланием Почемучке даровых ответов,
Михаил Армалинский

Тем временем мой папа, Израиль Давыдович Пельцман, основатель компании Peltsman Corporation, написал письмо Поповскому в ответ на его газетные призывы к эмигрантам рассказывать о своих деловых успехах. Папа мой был человеком честолюбивым, и о его успехах писали американские журналы и делали телевизионные передачи, в том числе русское телевидение в Нью-Йорке. Но папе хотелось, чтоб о нём написал и Поповский. Папе было о чём рассказать.
Но в ответ он получил от Поповского кляузу на меня с полным отречением от всей нашей семьи:

22 января 1993

Уважаемый г-н Пельцман,

Получил Ваше письмо, свидетельствующее о Вашем несомненном таланте, трудолюбии и Вашей энергии. Рассказывать о таких людях всегда приятно и полезно. Но, извините, я этого делать не стану. Вы начинаете свое письмо словами:"Вся наша семья..." Могу ответить на это поговоркой: "В семье не без урода". Не далее как месяц назад Ваш сын Михаил прислал мне оскорбительное, издевательское, а попросту/хамское письмо только потому, что я однажды отказался писать положительную рецензию на его книгу "Мускулистая смерть”. Книги его, выпускаемые под псевдонимом "Михаил Армалинский" мне откровенно не нравятся. И не мне одному. А его трюк с "дневниками Пушкина" все порядочные люди считают элементарной непорядочностью.
Понимаю, что жаловаться отцу на поведение 45-и летнего сына бессмысленно. Я и не жалуюсь, а только об"ясняю, почему я решил воздержаться от общения с Вашей семьей.
Извините.
Марк Поповский

Так Поповский не по-поповски-христиански, а по-советски решил отмстить отцу за “изменника»" cына.
Я ответил выкресту, продолжающему вести себя, как язычник.

1 февраля 1993

Млсдарь Попковский!

(Вы уж извините, но разговаривать с Вами в серьёзном тоне - это значит, вовсе лишиться чувства юмора.)
Мой папа показал мне с изумлением и огорчением Вашу писульку. Конечно, он и понятия не имел о наших с Вами весёлых отношеньицах.
Так что не понял он, почему его “бьют» за сына. Тут мне пришлось рассказать ему о Вас, христианствующем коммунистике, который, по советской привычке, "репрессирует" семью "врага народа".
Вот не хватило же у Вас шапочно знакомой Вам “порядочности», чтобы не сводить мелкие счёты со мной, "наказывая" моего отца, а сказать ему прямо и честно: “Раз Вы “несомненно талантливы, трудолюбивы и энергичны", то я буду с Вами иметь дело, а вот с Вашим сыном я знаться не хочу".
Нет, Вы решили "настучать" моему папе на меня, а заодно и сделать ему больно, ибо Вам известно, что любому отцу больно слышать, как хулят его сына:

№1 Для начала Вы назвали меня "уродом" в моей семье, продемонстрировав своё азбучное знание фольклора. (Вам следует закупить оптом мною изданные "Русские бесстыжие пословицы и поговорки" для обогащения своего кругозора и словарного запаса).

№2 на всякий случай, если мой отец ещё не знал, Вы торжественно раскрыли ему мой псевдоним, как это делали в СССР, чтобы обнаружить за ним еврейскую фамилию.

№3 Объявили, что книги мои не нравятся не только Вам, но и многим другим, счастливо одарённым таким же изощрённым, как у Вас, вкусом.

№4 В заключении окрестили меня "непорядочным", ссылаясь на какие-то трюки с ясным солнышком русской литературы, А. С. Пушкиным.

Эти четыре шпильки не удивили бы меня, поскольку они необходимы в причёске любого советского журналиста. Но они начинают колоть глаза, когда сей журналист во всеуслышание принимает христианство и вместе с ним - моральный кодекс строителя христианизма, которому он божится следовать.
Вы небось уже набили руку в осенении себя крестным знамением и, глядишь, уже сделали реставрацию крайней плоти, пересадив кожу из заднего места, а вот христианскими заповедями о возлюблении врага своего и о подставлении второй дряблой щёчки так и не прониклись.
Что же касается Вашего давнего пионерского обещания, написать рецензию про мою книжку, а потом похеренного по наущению попика, то да, грешен - терпеть не могу людей, которые не держат своего слова. Даже если такие люди и не воображают себя всенародными писателями.
Так что впредь, всякий раз, когда будете молиться Богу, знайте, что Вы обречены поминать его всуе.
Ну, а раз, судя по всему, у Вас не найдётся денег для покупки “Бесстыжих пословиц и поговорок" даже в одном экземпляре, то так и быть, процитирую Вам одну бесплатно: "Не прославишься мудями, коли хуй невелик".

С пожеланиями всевозможных благ,
Михаил Армалинский

Тут этот христосик решил снова пожаловаться на меня моему папе. Он скопировал моё вышеобозначенное письмо и послал его вместе с рукописной писулькой. Поповский пишет глупо, но зато разборчиво.

У папы моего было хорошее чувство юмора, и он посмеялся, читая моё письмо, и полностью разочаровался в Поповском, прочтя его кляузы.

А я продолжил свои смешки и ухмылки в адрес автора двух десятков книг:

10 февраля 1993

Многоуважаемый и досточтимый господин Поповский!
Я должен принести Вам свои глубочайшие извинения в связи с прискорбным недоразумением, возникшим между нами!!!
Прежде, чем писать Вам свои предыдущие послания, я осуществил долгие и кропотливые библиографические изыскания о Ваших книгах, в результате чего получил подробные сведения о том, что Вы автор девятнадцати книг. Из-за этой неверной информации я позволил себе писать в тоне, который вызвал у Вас столько справедливого негодования, изобилие которого обратилось не только на меня, но и на моего отца.
И вот в Вашем последнем, разъясняющем и ставящем все точки над i письме Вы метко указываете, и я бы даже сказал, напоминаете всем нам, что Вы автор не девятнадцати книг, как я по своему легкомыслию воображал, а целых двадцати!!! Ну, посудите сами - да, разве я посмел бы промолвить хоть одно словечко из моих злосчастных писем, знай я об этом сногсшибательном меня факте, ставящим Вас на пьедестал, недостижимый для простых смертных, коим я имею несчастье прозябать?

Я также хочу с чудовищным унынием довести до Вашего сведения, что мой отец, прочтя копию моего письма Вам, которую Вы ему со столь свойственной Вам любезностью выслали, отказался от меня заодно с матерью как от сына и лишил меня многомиллиардного наследства. У меня есть все основания предполагать, что все деньги и семейные драгоценности он перезавещал Вам. Теперь я оказался бедным (как синагогальная мышь) и несчастным сиротой и посему взываю к Вам о снисхождении и христианском участии: я молю Вас на разбитых в кровь коленях, сидя у своего разбитого корыта - усыновите меня, чтобы я смог, наконец, постигнуть тайны человеколюбия, строгим хранителем коих Вы являетесь, а также чтобы под Вашим благотворным влиянием я бы тоже сподобился написания целых двадцати книг, магическое число которых послужило бы мне индульгенцией от всех смертных грехов, столь чуждых Вам, Великому мудрецу о семидесяти лет!

С предельна низким поклоном и надеждой на Ваше снисходительное участие,
Михаил Армалинский, (бывший Пельцман, смиренно мечтающий стать Поповским)

С тех пор Поповский мстительно “кусал” меня, упоминая обо мне в своих статьях (напр. в Новом Русском Слове 24 февраля 1995), где он описывал "Тайные записки" Пушкина и мои книжки, специально не называя моей фамилии, чтобы, не дай Христос, делать мне бесплатную рекламу. Он меня там называл по-простому: "сочинитель похабной литпродукции".

1 марта 1995 года я ему написал среди прочего:

...Особое спасибочко за сокрытие моего имени, чтобы оградить меня от навязчивых поклонниц. Однако, вопреки Вашим намерениям, это лишь расплодило мешки корреспонденции, которые мне ежедневно волокут взмыленные почтальоны. На всех письмах - один и тот же адрес, списанный из Вашей статьи:

Писателю-издателю
Сочинителю похабной литпродукции
Миннеаполис, Миннесота

При такой точности описания, американской почте не стоило никакого труда меня найти. (Не пробывали ли Вы, кстати, использовать свой описательский талант для составления литературных кроссвордов?)
А из России мне исправно доставляют корреспонденцию даже с более лаконичным адресом:

Америка
Армалинскому

Причём всё теми же мешками…

Время шло, но оно не лечило Поповского – он всё никак не мог меня забыть. В лос-анджеловском еженедельнике Панорама (1996, N805) он опубликовал статью "Откровенный разговор": (см. с. 206-207 в Литературном памятнике Тайные записки Пушкина )
Там были такие вещие строки:

...Живущий в штате Миннесота литератор-иммигрант, человек отнюдь
не бездарный, но слегка “сдвинутый» на сексуальной теме, объявил, что ему
удалось разыскать тайные записки А. С. Пушкина, датированные 1836-37 годами, и издать их. Трюк этот, насколько мне известно, имел некоторый
успех. "Записки", носящие откровенно грязно-сексуальный характер, были
переведены в Европе на несколько языков. Отказались печатать книгу-фальшивку только на нашей родине. Уважение к памяти великого поэта взяло верх над возможностью нажиться на его имени. Сочинитель "Записок" однако не
унимается. Нынешним летом я получил от него меморандум, где он сообщает,
в каких странах на каких языках уже выпущены "Записки". Тут же автор
меморандума явно обиженным тоном добавляет:

В недалёком будущем Россия, страшащаяся этой книги, окажется в кольце иноязычных изданий.

Загнанная в кольцо Россия - это звучит угрожающе. Но, думаю, что порядочных людей факт этот должен наоборот радовать. Отечество наше, где в
последние годы опубликовалось немало литературного мусора, в данном случае проявило вкус и порядочность. Грязнить имя Пушкина тамошние издатели всё-таки не решились...

1 октября 1996 я направил Поповскому ответ:

Многоуважаемый г-н Поповский!
Вот опять приходится благодарить Вас за вечную память обо мне, имевшую место в Панораме, которая была услужливо прислана мне множеством моих почитательниц, сразу распознавших меня в Вашей тайнописи.
С радостью констатирую, что Ваше отношение ко мне значительно ухудшилось: если раньше Вы льстили, именуя меня "сквернословом", то теперь Вы демонстрируете холодное безразличие, называя меня "отнюдь не бездарным". Глядишь, в следующем сочинении на мою тему Вы уже с презрением отзовётесь обо мне как о "талантливом", а там уже и недалеко от оскорбления - "гениальный".
С другой стороны, Вы по-прежнему пытаетесь стушевать мои достоинства, называя меня "слегка "сдвинутым" на сексуальной теме". Ничего себе "слегка"?! Я смею надеяться, что уж после прочтения прилагаемой книженции "Гонимое чудо", Вы, наконец, отыщете соответствующий мне эпитет для будущих статей, например, "ужасно сдвинутый" или "неимоверно сдвинутый".
…
Заканчиваю эту весточку общенародной просьбой. Вы диагностировали, что "Тайные записки" носят "откровенно грязно-сексуальный характер". Не будете ли Вы так любезны поведать своим читателям образчик "скрытно чисто-сексуального" характера, конечно же, на личном примере.
С пожеланиями приятного чтения
Михаил Армалинский

Последнее письмо я получил от Поповского ещё через год, 17 февраля 1997 года. Вот оно:

Я как человек вежливый, поспешил ответить на это письмо:

22 февраля 1997 года
Здравия желаю, г-н Поповский!

Я получил Ваше письмо от 17 февраля, повествующее о Вашем ставшем невыносимым желании потолковать со мною, “сочинителем похабной литпродукции» и “сквернословом». С чего бы это? - Ни с того ни с сего? Или откуда ни возьмись?
А что если у меня во время интервью сорвётся с языка слово “совокупление» или ещё чего матом, то Вам, верноподданному христианину, борцу с “откровенно грязно-сексуальным характером», может и плохо стать. Нет, не могу я брать на себя такой безответственности.
В дополнение ко всему, Вы нарушаете Вами же установленную субординацию: прежде всего Вы должны испросить разрешения на моё интервью у моего папы, которому Вы уже изволили жаловаться на меня. Да будет Вам известно, что, вследствие этой жалобы, он меня поставил в угол, и обязал дать обет молчания. К счастью, обета неписания он с меня не потребовал. Да и из угла я уже вышел.
После получения требуемого разрешения, Вы должны объявить честно и не таясь, для какого периодического издания Вы хотите брать интервью.
Ну а затем, предоставить мне список вопросов, которые у Вас ко мне образовались, а я тогда подумаю, отвечать ли мне на те из них, которые мне покажутся осмысленными. Причём отвечать я намерен письменно, чтобы Вам и топором не вырубить.
Ваши ламентации по поводу отсутствия у Вас моего телефона не вызывают во мне ни сочувствия, ни веры в их искренность. Телефон мой значится во множестве информационных материалов, что я Вам исправно посылал, так что попытка заставить меня заплатить за долгий телефонный разговор, из которого Вы соорудили бы очерк на три полосы, потерпела, смею заметить, грандиозный провал.

С благосклонным вниманием,
Михаил Армалинский

Р. S. Чтобы избежать переиначивания причин моего отказа балагурить с Вами, чем Вы уже не раз занимались, упоминая обо мне в своих писаниях, я посылаю копию Вашего письма и этого ответа в "Новое Русское Слово" и в "Панораму".

Больше я от Поповского ничего не получал. Так замкнулся круг его безуспешных попыток получить у меня интервью – от безымянного, до именного.

DNCE - Cake By The Ocean (2015)

Для дотошных парапушкинистов

Лингвистический анализ: Тайные записки А. С. Пушкина. 1836-1837 (Михаил Армалинский)

Ещё один

22 февраля - 41 год как я приземлился в США. Сначала в Нью-Йорке, а 23 февраля - в Миннеаполисе. Ничего нового, кроме того, что я навспоминал в "Максимализмах" об этих днях, припомнить не могу.
Но дело не в воспоминаниях, а в настоящем - я живу в США на двенадцать лет дольше, чем прожил в СССР, то есть бОльшую часть жизни я блаженствую в Америке.
И вот иду я намедни по безлюдному зимнему парку. Навстречу пожилая пара, держатся под ручку, на головах меховые шапки - значит, русские, думаю я, - к тому же американцы зимой, как правило, в парке не гуляют, а либо бегают, либо на лыжах. 
Мы приближаемся друг к другу, причём я-то вовсе не в меховой шапке и весь - в американстве, а они говорят мне: Здравствуйте. 
Я тоже отвечаю по-русски: Приветствую. 
Остановились, разговариваем: откуда, когда. Они приехали всего пару лет назад. 
Я любопытствую: Зимой здесь только россияне гуляют - поэтому вы во мне русского узрели?
- Нет, - говорят, - просто у вас походка такая.
Какая-такая? - удивился я.
- Да, русская походка - пояснили они.
Мы простились, я пошёл вперёд по свежему снегу и запел во весь голос: “Я милого узнаю по походке…»
А потом перешёл на английскую: “First Cut Is The Deepest”
К счастью, никого вокруг не было, потому что я врал - безбожно.

Rod Stewart - The First Cut Is the Deepest (1976)

Моё опосредованное знакомство с Виктором Ширали

- О мёртвых - либо хорошо, либо ничего.
Почтим же память нашего друга минутой молчания.
Александр Вязьменский

Умер Виктор Ширали, но я молчать не буду.. С ним я был знаком, но только опосредованно. Как поэт он меня не впечатлял, но впечатляла подпольная слава, которая ходила о нём, как о любимце многочисленных женщин. Глядя на него, выступавшего на каком-то поэтическом вечере, мне было трудно поверить в истинность этих слухов, но восторженные взгляды девушек и пребывание одной-двух в его весьма непосредственной близости, заставляло меня вспоминать о разнообразии критериев, которыми пользуется женская душа и женское тело при выборе самца.
У меня было два опосредованных знакомства с Ширали. (Да сжалится надо мной моя память, да отдастся она мне ради потомства литературных воспоминаний!)

События поимели место в середине 70х прошлого века в Ленинграде. На каком-то литературном вечере я заприметил стройную мечтательную девушку с пышными тёмными волосами и горящими глазами. Вечер подходил к концу, и она вышла из зала раньше всех, а я поспешил за ней. Она быстро спускалась с лестницы, я нагнал её, в результате чего мы оказались в “Сайгоне” c чашечками кофе в руках.
Вскоре она мне поведала, что является долгосрочной любовницей Ширали и что их отношения украшены бурными разрывами и срастаниями, и это был период очередного разрыва, во время которого, она не хотела столкнуться с Ширали, который тоже был на том вечере.

Я буду для удобства рассказа и соблюдения личной тайны называть девушку С. Мы встречались с ней раз пять иль шесть - больше мне было не съесть, запас терпенья у меня был ещё маленький…
Наиболее запомнившаяся встреча с С. произошла у неё на квартире, ибо в тот день её родители отсутствовали, и мы провели вместе часов пять. Я твёрдо запомнил, что кончил в неё семь раз. А запомнил я это потому, что из-за перевозбуждения я кончал с ней очень быстро, причём даже на седьмой раз. В моей памяти не осталось сексуальных изъявлений С., кроме её безоговорочной доступности. Языком я тоже работал, но не помню, чтоб это произвело на С. грандиозный эффект. Мыслями она была с Виктором Ширали и рассказывала о ресторанных, снежных и прочих с ним приключениях. У неё были страстные порывистые движения по собиранию своих длинных волос в кулачок, а потом отпускания их на волю.
Наши отношения закончились, когда я почувствовал жжение при мочеиспускании и поделился этой информацией с С., назначив встречу напротив Дома Книги на Невском. В тот день нам было негде уединиться, да и не особо хотелось при сложившейся ситуации, так что я повёз С. на папиных Жигулях, которые были в тот день в моём распоряжении, не куда-нибудь, а в Шалаш Ленина в Разливе. Я выбрал этот маршрут не по политическим соображениям, а по ландшафтным: недалеко, за городом и там можно было укромно запарковаться среди деревьев. Однако сообщение о половой инфекции заморозило наши отношения. Это была не гонорея, а какая-та безобидная, но всё-таки требующая уничтожения букашка. Можно без труда предположить, что она перебралась ко мне от Ширали посредством С. Так я впервые познакомился с Виктором Ширали.

Второе опосредованное знакомство с Ширали произошло с помощью другой девушки, имя которой я начисто забыл. Она училась в институте Культуры имени жены Ленина и приходила ко мне в течение дня, быстро раздевалась, ложилась на мой спальный диван, широко разводила колени, и я лизал ей клитор до её громокипящего оргазма. Чуть он начинался, мой язык ей становился нетерпим, и я сразу же вставлял в девушку хуй и устремлялся к своему оргазму на гребнях её остаточных спазм. Отдышавшись, девушка одевалась и уходила. Я предлагал проводить её до метро, но она категорически отказывалась, не желая, по-видимому, появляться со мной на людях. Она была девушкой высокой и стеснялась быть с парнем, который на голову её ниже. К счастью, в постели, эта разница нивелировалась её жаждой оральных утех, которые я ей с удовольствием предоставлял.
Как-то зашла у нас речь о поэзии и поэтах, и сразу всплыл Ширали, который, как оказалось, не оправдал её половых надежд, несмотря на то, что ростом был с ней вровень. Она даже припомнила, как в её присутствии кто-то ударил поэта в лицо, и она продемонстрировала аудио эффект: “Тюк!”
Однажды эта девушка заболела (невенерически) и позвонила мне, что не сможет прийти, и когда я, из вежливости, предложил приехать навестить её, она к моему удивлению, согласилась. Приехав, я застал её лежащей в постели с повышенной температурой, глаза её блестели - я надеялся, что не от температуры, а от желания. Однако поблизости маячил её отец, и я не осмеливался приняться за привычное лечение. Девушка, тем не менее, выздорвела без моей помощи и снова приезжала ко мне, за помощью, которая ей явно от меня требовалась. Я всегда радостно помогал девушкам и женщинам в этом важном деле, но я был, разумеется, не единственный помощник, и не только она одна нуждалась в моей помощи, и поэтому мы с ней вскоре тоже расстались.

Поэтическая и половая жизнь продолжалась, и я, как и прежде, не стремился познакомиться с Ширали, даже опосредованно.
Впрочем, вполне вероятно, что он не раз проявлял инициативу и знакомился опосредованно со мной.
“Как хороши, как свежи были” наши посредницы между поэзией и поэтами!

Talking Heads - Stop Making Sense (1984)

Дорогая оправа

Женщина - это лишь дорогая оправа для причинного местечка. Её тройственные кольцевые мышцы надевают на разнообразные пальцы и восторгаются сиянием драгоценностей наслаждений.

* * *

Стихи - завыванье о прошлом.
Отзывчиво эхо - услышишь
и вспомнишь, как было непросто,
но сладко, когда жили ближе -

автобусные остановки
нас только слегка разделяли.
С таким нетерпением стойким,
встречаясь, себя раздевали.

Теперь же мечты о прошедшем
у тела в пространстве бездушном,
где я в назиданье повешен,
но прежде разлукой задушен.

Backstreet Boys - Show Me The Meaning Of Being Lonely (1999)

Срок годности клятвы

В Штатах завелась подлешая и наилживейшая сексуальная традиция: Renewal wedding vowers - обновление свадебных клятв. Обновление это состоит в воспроизведении прошедшей свадьбы с тем, чтобы повторить давно данные, но уже нарушенные клятвы.
Делается это как кому вздумается - кто заново лжёт через двадцать лет, кто через два года после свадьбы, кто после каждой вечеринки с обменом жёнами.
Затевают это для того, чтобы якобы укрепить ослабевающие узы брака, которые основаны на сексуальной верности. Как всякий ритуал, и этот в том числе делается слепо, неосмысленно, по общенародной инерции.
Но если раскрыть глаза на это мероприятие и, приостановясь, осмыслить его, то окажется, что оно выявляет обречённость на провал самой первоначальной свадебной клятвенной затеи.
Глубокий смысл слова "клятва" заключается в её пожизненности. Представьте себе, что солдаты время от времени, а также на поле боя займутся обновлением своей клятвы - присяги. Брачное поле боя тоже полнится легко и тяжело ранеными и убитыми, но единственный метод выйти из этого боя живьём - это не давать клятвы верности и не считать никого врагами верности, а относиться к "врагам" как к разнополым друзьям, предлагающим перебежку на их любовную сторону, а вернее - весёлую пробежку по ней.
Возвращаясь к смыслу клятвы, произнесу "неведомый" трюизм: после её нарушения, обновить её невозможно, как и нарушенную девственность. А новая клятва теряет силу и смысл: если прежняя была нарушена, то новая клятва от этого становится ещё уязвимей.

Попытка укрепить брак с помощью новой лжи обречена на старый провал.
Желание обновления клятвы - это общенародное признание супругов в своей беспомощности быть верными любой клятве, а значит и друг другу. Это хватание за соломинку лишь ещё наглядней демонстрирует необходимость отказа от сексуальной верности как таковой, тогда и не понадобится пыжиться с клятвами и их позорными обновлениями.
И единственная клятва, которую удастся сохранить - это клятва верности собственному наслаждению.

The Who - Tommy (1969)

Неизменная суть

Нашёл свою пионерскую фотографию, там мне лет 12. И сравнил с 50-летней - то же выражение лица. Даже в последних своих просматривается единство меня во времени. см заглавную фотографию. 
Лицевая верность судьбе.

Al Stewart - Year of the Cat (1976)

Тоже смерть

Умер Александр Шаталов.
У меня с ним был краткий письменный контакт в 1992 году, который запечатлён в Парапушкинистике с. 153-154 в томе Пушкин.Тайные записки 1836-1837 г 

Александр Шаталов, Москва - Михаилу Армалинскому
30 сентября 1992

Дорогой Михаил!
У меня есть предложения по изданию "Тайных записок Пушкина» тиражом 100 тысяч экземпляров для начала. Это может быть брошюра на скрепке или клееная. Цена книжки не может быть очень большой. Ты можешь получить, видимо, 1 рубль с книжки = 100 тысяч. Увы, в переводе на доллары
это мало - около 400 долларов (настолько низкий сейчас курс рубля). Конечно, если книжка пойдёт, тираж можно увеличить...
Обнимаю.
Александр
Р. S. В последнем номере Книжного обозрения статья о тебе.

Михаил Армалинский - Александру Шаталову, Москва
2 октября 1992
Дорогой Александр!
Большое спасибо за Ваш факс от 30 сентября с предложением издавать "Тайные записки". ...о рублях не может идти и речи. Российской славы мне
хватает, а не хватает американских долларов.
Издательство, которое захочет опубликовать “Записки», должно будет оплатить мне невозвращаемый аванс в долларах при подписании договора,
а потом - оговорённый процент с продажной цены в долларах каждого экземпляра. Если Россия не доросла до ведения дел по-западному, то я не тороплюсь - пусть подрастает. Да и курс рубля должен образумиться...
Дружески,
Михаил Армалинский

Быть может, в результате моего отказа, Шаталов в своей телепередаче показательно выбросил в мусорную корзинку какую-то мою книжку.
Напомню, что впервые в России Тайные записки издал московский "Ладомир" в 2001 году, даже перевыполнив все мои вышеназванные условия
Бумага или у меня.
Цифра 
Любителям автографов предлагаю приобрести книгу А. Шаталова "В прошлом времени" c надписью мне.