Подробности ЗДЕСЬ

Подробности ЗДЕСЬ

Подробности ЗДЕСЬ

Подробности ЗДЕСЬ

Мои электронные книги в litres.ru, в iBooks и в amazon.com

6 апреля 2016

Михаил Армалинский

*************************************************************************************************

ИНФОРМАЦИОННОЕ СООБЩЕНИЕ - PRESS RELEASE

Издательство M.I.P. Company, USA (mipco.com) объявляет

КОНКУРС НА ЛУЧШУЮ ПОРНОГРАФИЧЕСКУЮ ФОТОГРАФИЮ

в ознаменование 30-летнего юбилея первого издания
«Тайных записок 1836-1837 годов» А. С. Пушкина, опубликованного в 1986 году

см. условия конкурса ЗДЕСЬ

**************************************************************************************************

ВСЕНАРОДНОЕ НАПОМИНАНИЕ

В 2016 году наступает 30-ая годовщина первого издания Тайных записок 1836-1837 годов А. С. Пушкина.

Реакция на Тайные записки, изданные в 1986 году в США, была быстрой, обильной и горячей: началось она со споров, кто написал Тайные записки, Пушкин или не Пушкин?
Затем споры продолжились на тему: порнография Тайные записки или эротика?

Моральный аспект в спорах о Тайных записках тоже неизменно присутствовал. Меня упрекали в том, что я еврей, уничтоживший русскую культуру, в том, что я нажил баснословное состояние на многочисленных изданиях Тайных Записок на 25 языках, а также в том, что я – полная бездарность.
Редкие люди осмеливались высказывать мнения не столь резкие, а подчас даже противоположные.

В конце концов, споры поутихли и началось усиленное усвоение Тайных записок библиотеками, бесчисленными сайтами, пиратами, школами, издателями, книжными магазинами и прежде всего – читателями и просто народом.

После издания "Ладомиром” Тайных записок в России в 2001 году, они сразу пополнили книжные фонды всех главных научных, университетских и публичных библиотек.

После издании ТЗ аудиокнигой, все люди, держащие ухо востро, а также слепые стали заслушиваться ими.

После издания ТЗ на русском и английском под одной обложкой, они стали лучшим пособием для изучения русского и английского языков.

После издания Тайных записок в электронном виде Литресом, многочисленные пираты украли эту e-book и разместили текст на неисчислимых сайтах.

Таким образом, через тридцать лет со времени первого издания Тайные записки Пушкина стали неотторжимой частью пушкинского литературного наследия.
Парапушкинистика неопровержимо доказала всё вышесказанное.

Наступило время праздновать (участвовать в конкурсе, приуроченном к юбилею - см. выше), а также читать и перечитывать это бессмертное произведение.

За дело! Обеими руками! Но привычней – одной.

**************************************************************************************************

НЕ Я, НЕ Я, НЕ Я!

Все, кому я уже осточертел, вздохнут с облегчением: в этом номере меня нет – есть только Борис Левит-Броун.

Певческий талант Бориса я продемонстрировал в предыдущем номере 288 – срочно слушайте, поскольку это приятно и полезно, что одновременно случается редко. Приятно – это очевидно (ухослышно), а почему полезно – я в журнальце объяснил.

Ниже публикуются фрагменты из романа Бориса Левит-Броуна, которые я украсил его же художественными работами.
Так что Борис …и на дуде игрец. Но лучше скажем, что он - ренессансный человек, не даром же Борис живёт в Италии.

Но несмотря даже на моё отсутствие, от главной темы моего журнальца всё равно никому не уйти - вздыхайте же от своей обречённости!

Борис Левит-Броун

РАЗМЫШЛЕНИЕ В ПОЕЗДЕ
(фрагменты из романа "Человек со свойствами", который будет вскоре опубликован издательством Алетейя СПб)

* * *

Стихи кончаются к зрелости.
А кто запоздал с поэзией, у тех — к старости.
"Мальчик" запоздал, но уже выбрал все возможные сроки.
Лишь глупцы продолжают писать бесконечно... — смешные себялюбцы, вялые нарциссы, растерявшие аромат, но продолжающие,
почив на тухлых углях давней популярности, плодить нечто без цвета, вкуса и запаха.

"Мальчик" был слишком закомплексован литературной незамеченностью, чтобы впасть в нарциссические глупости поэтического маразма. Нарциссам необходимо отчетливое и устойчивое отражение в читательской луже. Иначе как влюбиться в себя до глупости, до идиотской веры в своё поэтическое безгрешие и бессмертие?
Лужа толкает старых маразматиков на постыдное рифмоплётство.
"Мальчик" лужи не имел, — смотреться некуда, — к тому ж и высокомерен был, а высокая мера не снисходит до мёртвых рифм.
Так что стихов не ждал.

Ночь в поезде предстояла весьма нудная.
...ни спать — ни писать...
И не ехать нельзя.
Навестить отца — дело положительное и обязывающее.
Не то чтоб очень хотелось, но должное иногда компенсирует дефицит желания.

Он купил себе купе, чтобы исключить попутную рожу с вынужденными разговорами и легко представимым ночным храпом.
Со Светочкой не созвонившись перед отъездом, он предоставил
судьбе самой, без его участия, разобраться в этом.
Мобильный у неё есть, захочет — позвонит.

Желание его уже достаточно обозначило себя, а клянчить взаимность — мужики это называют: "убалтывать в койку" — неа, это не по нём. Хотя, как и всякий натуральный мужик, всей мужской своей областью "мальчик" желал её именно "в койку".
На разделочный стол в кулинарно-гастрономическое обладание.
Хотелось приготовить и съесть.
Рядом со страстным желанием ласкать неприкаянно мыкалась
некая опять-таки примордиальная воля всё ещё сильного мужского тела к нежному надругательству, к любовному изнасилованию
слабого, беззащитно-маленького и красивого женского существа.

Тут, предполагаю, вменяемые читатели в один голос потребуют объяснить словосочетания "нежное надругательство" и "любовное изнасилование"...
Не смогу!
Если сами не понимаете... не смогу!

В направлении этой влекшей его сероглазой тишины неприметно,
но неуклонно протаптывало незапамятные тропы одно из первобытных волений мужской сексуальности, воление, о котором он, склонный к анализу и вербализации вплоть до концептуализации, давно размышлял — да размышлял!.. нельзя же хотеть, не понимая, чего ты хочешь!.. и уж тогда и почему?.. почему ты хочешь именно это?
Размышлял.
Скрывал.
Не столько от всех, сколько от себя.
Но сокрытие от себя, это всегда полусокрытие, ибо мысль, нет...
воление, нет, позыв... пусть даже только запах, просочившийся из вязких болот бессознательного, неизбежно вызывает разоблачительную
плесень в сухоньких на первый взгляд апартаментах сознания.
А уговаривать женщину...
Даже просто просить, тем более домогаться — сделай то да сделай это... ну чё тебе стоит...
или вот ещё непритязательный аргумент:
все это делают — которым широко пользуется бойкое мужское человечество, не говоря уже о прямом принуждении, — нет, всё это скандализировало его воображение.

Напористо-требовательный русский глагол дать, давать, обросший полипами расхожих оборотцев: дай!, не дам!, классно даёт...,
она мне дала, я ему не дала... — вызывал у "мальчика" тошноту.
Слабонервный "мальчик"!

Вообразить только, что женщина буквально даёт мужчине свои гениталии в кратковременное пользование, сама при этом присутствуя сознательно и терпеливо, но вроде бы со стороны.
... — тошнило, просто тошнило... нет гадостей словесных хуже русских гадостей.
Не ценил "мальчик" эффективную простоту отечественной транс-половой коммуникации. Нет, — говорил себе, — только свобода!..
только вольное изъявление желаний.
Пусть она пожелает то, чего желает он, пусть страстно прильнёт
к источнику его волений, пусть примет всего его, как он её...
Пусть... пусть... пусть — один эгоизм!
Всё равно мысли всегда о себе и своём...
Даже её кульминация — это ведь всё равно твоя цель, твой эгоизм, потому что если её не взорвёт, если не доведёшь ты её до просияния в страдальческих конвульсиях, то чего стоила всё твоя каннибальская изобретательность и фаллическая настойчивость!

Трапеза насмарку.
...серые глаза
...правильно красивое лицо
...тихое лимфоидное обаяние
...детски трогательный высокий голосок

В сложившемся влечении к Светочке, к её тихой красоте, к её видимо покорной женственности, его тайно волновала — он всё
отчётливей сознавал — неискоренимая мужская потребность в символическом глумлении над покорившейся слабостью, в похотливой антиэстетике сексуального надругательства над изысканной и нарисованной женской красотой, в размазывании её вместе с гримом... в реальном самоутверждении через символическое поругание.
Грязный варвар и римлянка в белых одеждах — non so se ho reso l’idea (см. прим. 1)... — не похотливая антиэстетика, а новая эстетика похоти!

Старение мальчика, отнявшее у него стихи, освободило его для давно отложенных мыслей, в том числе и тех, которые он никогда прежде не посмел бы предъявить даже самому себе... — об эгоистической природе наслаждения, о садистской компоненте в обладании женщиной, о духовной символике сексуального глумления, как острой мужской нужде.

Извержения семени, — так думал он, — мужчина алчет жгуче, почти бесконтрольно. Тут не просто рефлекс, тут рефлекс страстно мотивированный, тут тайна сладости, нерв вожделения. А его распаляет ещё и символика — момент духовный, связанный с образом, воображение мастурбирующим. Именно через сотворение образа даруется страсти мужчины столь обжигающая острота. Акт извержения семени есть акт оплодотворяющего орошения. Мужчине не дано излить себя в женщину духовно. Дух его, падшего и жалкого, вял и немощен... он летуч, но не текуч, он не смешивается с семенем.
Дух вообще не ощутим сквозь грубую вещественность плоти. Всё, что совершается в этом мире, пусть и на пиках карнальных возбуждений, всё безысходно телесно, а потому мучительно кратко, алкаемо с данайскою тоской бесполезно наполняемого сосуда.
Но дух не молкнет совершенно, он неизбежно ищет свою образность и находит её в символике оплодотворяющего орошения.

Воображенье видит в женщине ниву, размягчённую ливнем ласк,
взрыхлённую плугом фаллоса под сев мистический и энигматический,
ибо кто ж знает, почему огромная яйцеклетка, принявшая жалкий
и назойливый сперматозоид, загорается новой жизнью?
Женщина, как нива приемлющая... как земля-Гея, Гея-плоть согласная, впитывающая Ураново семя всей своей поверхностью, ибо плоть земли и есть вся её поверхность.

Далеко не новый мыслеобраз для "мальчика".
Много лет назад он ощутил на себе первое горячее дыхание этой мысли... нет, этого образа, у Фолкнера:

"Он почти видел её будущего мужа — карлик, гном, без мощи в чреслах и без желания, он будет значить для неё не больше,
чем для книги — имя владельца на форзаце. И опять то же самое, опять из книг — мёртвое, искажённое подобие образа, который уже ввёл его однажды в соблазн: Венера и колченогий Вулкан, который не обладает ею, а только владеет — единственно благодаря силе, той силе, что даёт мёртвая власть денег, богатства, безделушек, всякой мишуры, как мог бы он владеть не картиной, не статуей, а, к примеру, полем. Лебоув видел это поле: прекрасная
земля, тучная, плодоносная, унавоженная, бессмертная и глухая к речам того, кто заявляет на неё свои права, беспамятная, высасывающая вдесятеро больше живого семени, нежели её хозяин способен накопить и извергнуть за всю свою жизнь, воздающая сторицей и рождающая урожай, в тысячу крат больший, чем смеет надеяться собрать и сохранить владелец".

Тогда, много лет назад, захлебнувшись густой магмой фолкнеровской прозы, "мальчик" ощутил за пергамской мощью великой словесности преклонение мужчины перед женщиной и его ущербную ненависть к ней, тёмный комплекс бессилия ложного господина, осмеянного в ничтожестве своих безосновательных маскулинных
претензий...
"...из-за той её сущности..."
Да-да, вот именно... из-за той!
Та её сущность, которая уничтожает всякую ценность клятвы
в верности, которая ни в грош не ставит готовность быть вечно преданным... которая обесценивает жалкие потенции телесной любви,какие может предложить один мужчина... одна, отдельно взятая мужская детородная плоть.
"...прекрасная земля, тучная, плодоносная... и глухая... высасывающая вдесятеро больше живого семени, нежели её хозяин способен накопить и извергнуть..."

Да, так!
И, боже мой, какой позор!
Ибо в лонном мраке погребает женщина излитое в неё и ею принятое семя, по утробному своему усмотрению обходится с ним... и уже потом, спустя девять месяцев, — буде зачатие совершилось, — возвращает миру созревший плод, к которому мужчина зримо-символически и отношения-то никакого не имеет.
Мужчина входит во тьму женщины наполненным, властным,
единственно важным... и выходит из неё опустошённым, ненужным, лишним...
Ограблен как накопитель семени!
Обесчещен как творец!
Унижен как обладатель!
Обжулен даже как простой вуайер.
Слишком кратко это властвование, сколь ни дли его мужская опытность и самоконтроль, слишком бедно это зрелище — зажги ты хоть всё ламповое электричество... а хоть зеркальный потолок над любовным ложем!
Слишком... слишком невнятно, ибо сердцевина его — миг оплодотворяющего орошения — безвозвратно украден у восприятия.

А в чёрном ящике вагины, — ооо... и начинать не стоит! Образные
горизонты любви втёмную поистине жалки. Незримая встреча гениталий в прамирной, не ведавшей света влагалищной тьме, равно как и истечение семени из тьмы мужской во тьму женскую, ничего не символизирует.
Зримо ни того, ни другого просто нет.
Недоказуемо, поскольку неочевидно.
И то и другое выносится за двойные скобки больших и малых губ, захороняется в непроглядность нутро\бы или, как выражаются астрономы, исчезает с горизонта событий. Вагина — чёрная дыра — звезда непомерной массы, не отпустившая от себя даже собственный свет, вернувшая его себе бесповоротной гравитацией, проглотившая всё — и своё собственное излучение, и божественную вспышку новой жизни.

Вот вам тщета: вместо волнующего образа — функция, вместо воспламеняющего символа — процедура, довольно однообразный набор "лишних телодвижений", которые до того оскорбили чистый и практический разум сорокалетнего Канта, что он предпринял эпохальную критику не только того и другого, но и вообще способности суждения.
Ну и зачем тогда, скажите на милость, всё это: ...колченогий Вулкан... мёртвая власть денег... богатство, безделушки... мишура...
Картина?
Статуя?..
Мёртвая власть?..

Да ты тут хоть что, всё равно процедура сокрыта, невидима, неудостоверима. Мужская чувственность страдает, потому что
воображенье лишено образной пищи. Желание ищет и не находит горючий материал самоподтверждения, желание готово усомниться в самом себе. Воображение мужчины требует реванша, ему мало только знать, он желает видеть. Призванный к активному действию, мужчина желает на пике самоотдачи иметь мгновенный зримый результат этой самоотдачи. Он больше не хочет извергать семя в женщину, ему приходит желание извергать его на женщину, и в этом диктате сексуального воображения есть правда потребного мужчине образа. Мужчина ли, женщина ли... — человек прежде всего и изначально есть человек воображающий, то есть образы творящий и их переживающий. Первообразы же человеческие всегда сексуальны. Их диктует половая природа, диктует как символы, не просто доступные восприятию непосредственных чувств: зрения, слуха, обоняния, осязания, — а возжигающие. Страстен и горяч мужской позыв зримо символизировать оплодотворение женщины пролитием сокровенной влаги зачатия не в безвестную тьму женской нутро-бы, а на всю ту внятную глазам и давно эстетизированную женственность, что открыта мужчине как соблазн, что видна очам, то есть оче-видна в красоте женской, которую мужчина обожает вплоть до грешного обоженья и одновременно — чаще всего без сознания — ненавидит вплоть до желания разрушить, раздавить, размазать.

В тугом узле этих противоречивых волений зарождается навязчивая идея наружного осеменения, и это становится тайным и жгучим желанием мужчины, превращается в одну из самых манящих фантазий чувственности. А ведь фантазия — это уже творение образа... уже символизация.
Груди женщины, лицо, плечи, шея... её живот, бёдра — развитое сексуальное воображение идёт и гораздо дальше — вся она, со всей своей вполне привычной и всё-таки недосягаемой для мужчины красотой, становится желанным полем семяизвержения, той самой беспамятной землёй, которая мучила разгорячённый умственный взор учителя Лебоува, потерявшего голову от узренного, претворённогов миф и символически выстраданного тела слишком рано созревшей деревенской девочки Юлы Уорнер.
Так прятался великий скромник Фолкнер за спины своих героев!
Но отпущенное на волю семя мужчины бесформенно, как всякая жидкость, теряющая сосуд. И пролившись на женщину, оно, как минимум, нарушает законченность обожаемых женских форм, а как максимум, пятнает, если не уничтожает начисто, женскую красоту. Лицо женщины... её тело, залитое мужским семенем, — это и есть сладчайший реванш мужчины. Зримый символ оплодотворяющего орошения даёт мужчине власть превращать женщину из бесконечно ваяемой живой статуи, из красоты, всегда торжествующей и царственной, всегда приемлющей больше, чем мужчина способен дать, в теряющее форму месиво нуждающейся... осрамленной женственности.

Пигмалион вдохновенно творит свою Галатею, чтобы похотливо
её осквернять, символически оплодотворяя.
Галатея приемлет осквернение, чтобы высасывать из своего создателя семя жизни, тем самым реально, без всякой символики, порабощая Пигмалиона похоти его.

Активность и безропотность.
Агрессия и подчинение.
Встречные интенции волевого надругательства и жертвенного влечения... — вот что пронизывает мир, вот что даёт искру запальному нерву блудящего и заблудшего Творения.
"...и к мужу твоему влечение... и будет он господствовать..." —
объявляет первая Книга Моисеева (3, 16). Умалчивает, правда, что не только "к мужу", но ко всякому обладателю твоему будешь ты жертвенно влечься, стремясь сделать его мужем... и будет он, обманывая надежды твои пустым посулом, господствовать над тобою (тут феминистки вопросительно глянули в лица активным лесбиянкам, те молча переглянулись между собой, бросили сигареты и, сплюнув в мозолистые ладони, взяли бейсбольные биты...).

Острейшее сексуальное желание мужчины, — дедуцировал "мальчик" из собственного опыта, — видеть женскую радость своему семени, её жажду ощущать эту густую жидкость не только неопределённым теплом в корыстных областях зачатия, но на всей себе... жажду бескорыстную и страстную, то есть питаемую не инстинктом чадородия, а единым порывом символизирующего воображения, восторгом буквального соприкасания материй семени и плоти — соприкасания, зримого в брызгах и ощутимого в тёплых оскорбительных, но не оскорбляющих потёках.

И это лишь одно из!..

Да-да, есть же ещё в арсенале мужских фантазмов горячечная пропасть орального соития с алчным подспудом глубины проникновения — уж если отдавать своё семя тьме непонятного и в конце концов чуждого женского организма, то не в тупой — "как положено" — фрикции гениталий, слепо истребляющих друг друга где-то там, вдали от страстных созерцаний, а в обжигающей остроте нарушенных правил коитуса, в оргийном символизме зримого кормления, в самом доверительном, самом интимном каннибализме. Поедание женщиной мужского семени — не столько одно из наслаждений плоти, сколько один из немногих предельных и предельно возбуждающих символов доминирования и зависимости, господства и нужды... — образ самого органического, самого глубокого совокупления полов.
Хищна природа и лют примордиум плотских тяготений.
Мы есть то, что мы едим.
Найинтимнейше мы связаны с пищей.
Мать, кормящая ребёнка, буквально отдающая ему в пищу себя,
глядя на маленькое сосущее её существо, вдруг необузданно страстно скажет: "Так бы и съела тебя!" В ласках материнских, а в сексуальных и подавно, вообще во всякой чувственности есть элемент священного людоедства... бесконечно пульсирующее и бесконечно контролируемое желание питаться любимым, насыщаться желанным.

Всё это (да разве только это!), собственно говоря, давно уже перестало быть секретом и крепко отдавало вульгарщиной. Но растревожен то ли бессонницей, то ли образом Светочки — покорной сероглазой тишины, — он посвящал стучащие мгновения пути размышлениям о желаниях мужчин (о своих, не лги себе!.. о своих желаниях!), хотя никакого открытия в этом не было. Об этих желаниях без всяких дедукций, индукций, вербализаций и концептуализаций давно и во весь экран орёт визуальный и сонорный мир, именуемый порнографией. Вот уже сколько лет вокруг "мальчика" произносится это слово, он сам его употребляет частенько и по разным поводам, но однажды поинтересовался, что же оно означает буквально.
А буквально вот что: "С древнегреческого порнографос — от порнэ, "проститутка" и графо, "я пишу".
Webster on-line даёт это слово как существительное с единственным значением, имеющим, однако, уже оценочный характер: Creative activity (writing or pictures or films etc.) of no literary or artistic value other than to stimulate sexual desire (см. прим. 2).
А что, to stimulate sexual desire способом визивным, то есть без
прямого физического воздействия, — это разве не artistic value? Хм...

Любопытен и дополнительный вебстеровский комментарий: Pornography — still or moving images, usually of women, in varying states of nudity, posing or performing erotic acts with men, women, animals or other props. Some say it degrades women, some say it corrupts young boys (см. прим. 3).

Очень нравится мне это "some say"! "Некоторые говорят", или "считается", или "есть мнение"... — хотя сам Webster не уверен.
Вот и я тоже...
Сorrupts young boys — относительно развращения молодых мальчиков "мальчик" ничего определенного сказать не мог, поскольку молодость минула, а память оставила одно — до всяких знаний, задолго до первых порножурналов, он испытывал такое жгучее желание съесть женщину и быть съеденным ею, одновременно разлившись на ней, что, похоже, создатель сам внедрил в него всё то, в чём общественное сознание видит опасность разврата (corruption).
Относительно degrades women... — тоже мутно. Никогда не испытывал он отвращения к женщине после любви, никогда не считал униженной женщину, с которой у него был оральный секс, хотя в символизме добровольных унижающих подчинений женщины всегда черпал обжигающее сладострастие.

И что же?
Мораль клеймит, всё остальное осуждающе молчит, а порнографию поженили с проституцией. То есть то, что демонстрируется в порнографии, есть проституированное, а значит, грязное, недолжное, вытесняемое, табуируемое. Человечество, задушенное петлёй моральных табу, постоянно подглядывает в замочную скважину порномира.
По крайней мере, мужское человечество.

А чего хотят женщины, того не ведает никто.
Они так много лгут в отместку мужской грубой силе, что...
Но ведь многое... ну ладно, кой-что... — из того, что порноактёры обоего полу проделывают по заранее отредактированному сюжету и за огого-гонорар, сами подглядывающие желали бы делать свободно и бессюжетно, без редакций и редукций, задаром.
Бескорыстно и по любви.
По страстному взаимному влечению.
Ну ладно, по одностороннему мужскому настоянию.
Ну ладно, по одностороннему женскому терпению.
Ну ладно, по профессиональной привычке, ах... да, это ж опять-
таки сюжет, редакция, перформанс и огого-гонорар.
Всё, дальше думать нет куда.
Оправдывать порнографию — дело осмысленно-безыдейное.
Объявлять несущественными страстные мужские воления, примордиальную волю — дело идейное и очень моральное.
Но пустое.
Ведь посмотреть только, с каким фанатизмом и ожесточением
добиваемся мы от женщин исполнения непобедимых сексуальных
фантазий, на что готовы идти ради заветной пенетральной темы с вариациями!
Воистину, это и поэзия, и полная лишённость поэзии.

"Создав мальчишек и девчонок,
Сам бог раскрыл глаза с пелёнок
На этот роковой вопрос..."

...— ага, раскрыл!
Сперва глаза, потом пелёнки...

* * *

Любовь телесная есть жанр синтетический: единая и многочастная симфония похотей: зрения, слуха, осязания, обоняния, вкуса, наконец... хотя нет, как раз, вкусовая составляющая — среди первых, потому что ты смачиваешь её, и она, — если доразвита до такого гурманства, — то и она тебя.
Вы поите друг друга ядами первых секреций, и эта жидко-ароматическая среда совершает тончайший тюнинг психей и тел, смешивает вас во взаимность, зачинает плоть едину.
Это и есть настоящая прелюдия — инфицирование похотью, обоюдоотравление встречными желаниями, переплавление двух отдельных умов в одно безумство к наслажденью.

Пока человек зрело многовлажен, пока способность извергать не сократилась в нём до убогого мочефекального минимума, до тех пор он в силах питать страсть и опьянять ею избранника, до тех пор в его власти творить плоть едину. Накапливающийся возраст не умиряет страсти, но жестоко измождает сочность, осушает человека как источник влаг, разрывает плоть едину на две стареющие, две больные, две скудеющие плоти, чужие друг другу, утратившие влажно-ароматическую взаимность.
Но и единая плоть не до конца едина.
Чем-то приходится жертвовать, чему-то отдавать предпочтение.
Сначала — запахи и влаги, потом осязание берёт верх, ты приникаешь к ней всем телом, и она — к тебе...
Всё твоё осязает всю её.
Так покоимся мы на наших любимых.
Но видеть, — если ты хочешь видеть сверху, либо снизу, — видеть можно, только пожертвовав полнотой тактильности, оставшись соединёнными в одной главной точке.

* * *

"Сексуальный же акт разъединяет. На дне его лежит отвращение и убийство".

Ну и сказанул — вот так сказанул...
Мужчина желает женского страдания.
Тут ничего не поделаешь, ничего не изменишь.
Сколько б ни клялся, сколько б ни носил на руках... ни ползал в ногах — одно на уме, одно в природе мужчины, в его нервах,
в его жилах — густое, вязкое, как венозная кровь, желание пронзить женщину infilzare (см. прим. 4), чтобы услышать, а потом и увидеть её страдающей телесно, стенающей и стонущей, кричащей и причитающей.

Наслаждения женщины без страданий ничего не стоят... да просто невозможны! То есть возможны, наверно, но не напрягают
мужественность, не насыщают в самце бессмертную жажду доминирования, ибо всё есть музыка насыщений, а музыка женской сексуальной муки, музыка похоти — одна из сладчайших, поистине музыка сфер... желаннейшая для слуха мужского.
Жестокая окончательность ласки, не просто подчинение, не доминирование вообще, а конкретное физическое унижение и боль, — вот оселок, о который точится мужское сладострастие. Чтобы стонала, чтобы страх её был лишь чуть слабей её желания, а боль — чуть тише упоения. Дразнящее предощущение страдания существа слабого и подвластного, к тому же красивого и желанного, более того!.. желающего потерпеть от тебя страдание как наслаждение, — вот что шевелится в погребе мужской сексуальности.
Это комично совпадает с истолкованием материальных явлений в монадологии Ляйбница: "Внутренний принцип явлений
материальности заключается в страдательности или ограниченности каждой монады; этот принцип страдания в монадах
есть materia prima...".
Вот именно — materia prima!

Добравшись до женщины руками, губами... ну и всеми уместными органами, ты покоряешь materia prima — овладеваешь
первичной материей — и страстно ищешь удостоверить обретение. Удостоверением... уверением "фомы" и служит
страдательность, принцип страдания женственной монады,
бьющейся в твоих руках.
Женщина любит ушами, женщина любит ушами... —
да достали уже!
Мужчина тоже!
Только женщина дешифрует и перепроверяет вербальный код мужского интереса к ней (это и означает — выяснять отношения), а мужчина жадно ловит невербальные аудиошумы женщины: стоны и захлёбыванья, одышку и кашель, крики мучений и шёпоты страстного "ещё!".

Под аккомпанемент женской агонии, звучащей сонорными, смычно-проходными, носовыми, гортанными и прочими
дивульгациями страданий первичной материи, оживает и обновляет себя вирильность. Беззвучие женщины в любви
равно приговору, фригидному отрицанию усилий мужчины.
Молчащая женщина, монада, лишённая пульсации, — это поражение мужчины, мёртвая materia prima... глубоко разочарованный Ляйбниц.
...но всё обман, Herr Leibniz!.. всё обман...
Неопытная женщина обманывается пошлыми речами признаний: "Бедному сердцу так говорил он...", а неопытный мужчина
обманывается банальностями фонических буйств: "...мятежным наслажденьем, стенаньем, криками вакханки...".
Опытную женщину уже не разбередишь конфетными сладостями слов.
Опытный мужчина уже не дорожит ни стенаньем, ни криками.
Глупости, — и опытную разбередишь, и опытный дорожит!
"Я открыл таинственную близость жестокости и страсти, естественную вражду полов", — торжественно объявил миру Захер-Мазох.
Ну и захер так кричать?
Сексуальный каннибализм и потребность быть пищей — вот и вся гастрономия. От Адама.

Вражда не вражда, а этого алчет упруго настойчивая, активно-внедряющаяся мужественность. На это провоцирует
и женственность, её пассивно-ожидательная, требующая
внедрения структура, сама податливая субстанция, из которой выполнена женщина.
Великая иллюзия и великий тупик.
Основная иллюзия и основной тупик жизни.
В нём застряло и толпится большинство.
Там совершается разъединение, о котором догадался Бердяев.

1. Заподозренное в себе желание изнасиловать al massimo (см. прим. 5)
убить и съесть), а потом отвращение от собственного подозрения (al massimo отвращение к себе и к совершившемуся соитию, но лишь до следующего возбуждения) — так разъединяет сексуальный акт мужчину с женщиной.

2. Заподозренное в себе желание быть изнасилованной
(al massimo убитой и съеденной), а потом ненависть к насильнику (al ненависть к себе и своей подвластности, но лишь до следующего возбуждения) — так разъединяет сексуальный акт женщину с мужчиной.
Оба об этом не догадываются, оба страдают мукой разъединяющей неприязни, и в утешенье их измученному замешательством рассудку как раз и придуман тот самый (мало их и без того!) термин взаимного отчуждения —
"посткоитальная печаль".
Если, конечно, ты не:
а) конченый анахорет, способный отряхнуть секса пыль
и плоти прах от хартий духовного подвига;
б) конченый скабрёзник, способный и отвращение
продегустировать как наслаждение.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. non so se ho reso l’idea (итал.) — не знаю, понятно ли, что я хотел сказать.

2. Творческая активность (тексты, изображения или фильмы), не имеющая
никакой литературной или эстетической ценности за исключением стимулирования сексуального желания (англ.).

3. Порнография — застывшие или движущиеся изображения, обычно жен-
щин, в разной степени раздетости, позирующих либо совершающих эротические акты с мужчинами, женщинами, животными и проч. Некоторые говорят, что это унижает женщин, некоторые говорят, это развращает мальчиков (англ.).

4. Infilzare (итал.) — проткнуть, насадить.

5. Al massimo (итал.) — как максимум, максимально.